Читать книгу "Сказка о серебряных щипчиках - Акрам Айлисли"

знал почему. «Может, потому, что Мукуш ушел?» Мне стало неприятно от этой мысли. А как же тетя Медина? Она ведь тоже довольна: сидит сейчас у самовара и радуется, что Мукуша нет…

Прежде всего тетя сняла с деревянной кровати постель Мукуша, вытащила из-под красного тюфяка куски брезента, отбросила их в сторону — и передо мной открылся целый мир, лишившийся вдруг своей таинственности. Долгими зимними ночами, лежа рядом с тетей на жиденьком стеганом тюфячке, я дрожал от ужаса перед этим темным, мрачным ложем. В углу, попискивая, возились мыши, а мне казалось, что страшные чудовища, похожие на джиннов и чертей из сказок тети Набат, ворочаются под Мукушевой кроватью. Правда, стоило ему шевельнуться, кровать начинала скрипеть всеми своими досками и джинны тотчас умолкали, но как только Мукуш успокаивался, все начиналось сначала. Я засыпал и видел во сне джиннов и чертей: рогатых, с длинными хвостами…

Теперь все это кончилось. Прибежище джиннов неожиданно оказалось старой, сбитой из досок кроватью, из-под которой тетя Медина выгребла гору старых башмаков, обгрызенный мышами кусок кожи и целое ведро какого-то непонятного хлама…

Потом тетя взяла лампу, и я, замирая от страха, вслед за ней спустился в подвал. Здесь были свалены всякие железные предметы: сохи, вилы, лопаты, много разбитых кувшинов и бесчисленное количество каких-то странных вещей, которые Мукуш, несомненно, унаследовал от дедов и прадедов. Но кроме всей этой рухляди мы нашли в подвале два ведра меду, овечий сыр, несколько мешков зерна, орехи, табак…

В этот день я пришел в школу, доверху набив орехами карманы, и оделил ими всех одноклассников. Один кисет с табаком тетя Медина сразу же отдала соседке; я давно не видел тетю Набат такой счастливой… Она не приходила целую неделю, а потом пришла и унесла второй мешочек. Мед тетя тоже раздала соседям, мне досыта поесть не дала, напомнив о бабушкиной смерти. Некоторое время соседи приходили к нам каждый день, одалживали то миску зерна, то пригоршню гороха, не помню только, чтоб кто-нибудь возвращал эти долги…

Место, где Мукуш подолгу сидел перед сном, тетя засыпала землей, перетаскав сюда не один десяток ведер. Опоганенные камешки смела метлой в кучу и выбросила всю эту кучу в уборную. Метлу она потом тоже выбросила… Вечером мы с тетей Мединой сидели на крыше возле самовара и пили чай. Шумел он в этот вечер как-то особенно уютно…

Ужин тоже был необычайно вкусный — тетя наварила полный казан, и мы все съели… Облака, клубившиеся у самого горизонта, были в тот вечер красные, почти багровые, как угли под саджем, на котором тетя пекла лепешки.

После ужина тетя Медина влезла сначала на табуретку, потом на широкий подоконник и запела, как пели в клубе приезжие артисты:

За розовыми садами парами ходят красавицы,

В руках у них роз букеты, пахучие красные розы,

Поют они громко, звонко: «Милый, милый, милый».

От их голосов счастливых в груди моей свежие раны.

Счастливые. Я лишь несчастна в этом светлом мире,

Должна я уйти, нельзя мне, нельзя мне остаться с ними…

Сейчас эту песню поют иначе, на другой мотив, но я запомнил ее такой, какой пела тетя Медина. Запомнился мне сад из этой песни — розы в нем пахли так же, как те, что посажены перед нашим домом, — и девушки в белых платьях (почему-то обязательно в белых!)…

Тетя пела, а я смотрел мимо нее в темноту оконного проема и видел деревья, но не те, что вырастил в своем дворе Мукуш, а наши, бабушкины… И мне казалось, что стоит открыть дверь и увидишь не заваленный хворостом двор, а белые розы, целые кусты белых роз…

Но, слушая тетю, я видел не только розы, но и черные отцовские сапоги, и Халиду в красном платьице, и бабушку, и учителя Хашима, того самого, что семь лет не здоровается с тетей Мединой… Потом я представил себе клубную сцену и возле нее отца Азера в белой рубашке с отложным воротником. Вот прячется в нише Мукуш, а тетя Медина, проходя мимо, бросает на него ненавидящий взгляд… Мукуш привязывает к столбу корову с белым пятном на голове, а возле коровы стоит тетя Медина и громко ругает Мукуша…

Тетя кончила петь, спрыгнула с табуретки, обняла меня и засмеялась — ей было весело. С этого вечера тетя начала петь. Это вообще был особенный вечер, многое с него началось, и многое с ним кончилось.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Месяца через три после того, как Мукуша забрали в солдаты, в деревню вьюком на ослах привезли огромные черные котлы. Тетя Набат, прибежав с родника в своем темном, прожженном папиросами платье, долго втолковывала тете, что у нас будут строить коммунию, а казаны эти — для пищи: варить на всю деревню. Котлами дело не ограничилось; через несколько дней десять запряженных цугом быков приволокли по горной дороге длинную толстую трубу. Каждый день на лошадях, ослах и быках в деревню везли какие-то железные штуковины: колеса, шестерни, рукоятки… Вскоре стало известно, что у нас в деревне действительно будут строить — шелкомотальную фабрику.

Поговаривали, что всю эту историю с фабрикой затеял наш председатель — тогда любое начинание приписывали дяде Муртузу.

Впрочем, на собрании по поводу открытия фабрики дядя Муртуз, выступавший и в конце и в начале, прямо сказал, что решил строить фабрику, и объяснил, почему ее нужно строить в нашей деревне. Председатель сель-совета> по обыкновению, только кивал в подтверждение его слов, однако, закрывая собрание, не удержался и сказал, что «строительство этой фабрики — свидетельство высокого доверия партии к трудящимся нашей деревни».

Через несколько дней над массивными воротами мечети появились большие красные, буквы: «Шелкомотальная фабрика», а стена, сложенная из разноцветного кирпича, украсилась длинным лозунгом: «Женщины! Не забывайте, что в каждой смотанной вами нити — спасение одного из ваших сыновей и мужей, сражающихся за нашу великую Родину!» Мне почему-то казалось, что лозунг сочинил дядя Абуталиб; только он один мог придумать такие слова.

Итак, в нашей деревне выше самых высоких чинар поднялась и задымила черным дымом огромная фабричная труба, а на площади перед мечетью, на которую прежде по приказу дяди Аслана ребятишки для поддержания чистоты каждый вечер выливали многие ведра воды, появились большие мазутные лужи; в нашем прозрачном деревенском небе замелькали воробьи с перепачканными мазутом крылышками.

Если