Читать книгу "Дева и Змей - Наталья Игнатова"

Семья Гюнхельдов представляла собой аристократию Ауфбе, административные и силовые структуры, а также церковь — власть духовную. Применительно к городу с населением меньше, чем в тысячу человек, это звучало так смешно и напыщенно, что Курт, поначалу скучавший на устроенном матерью приеме, с трудом удерживался от язвительных замечаний.

Его дядья, впрочем, производили впечатление. От самого старшего — восьмидесятилетнего Петера Гюнхельда, до самого младшего — Вильяма, сорокапятилетнего красавца, очень похожего на Роберта Гюнхельда, каким знал его Курт по фотографиям.

Разумеется, не все собравшиеся приходились ему именно дядьями, родственные связи в огромной семье Гюнхельдов представляли собой весьма сложную сеть, развесистое древо, каждая ветвь и сучок которого были тщательно вырисованы на форзаце семейной библии. Книгу принес Вильям, и, заглянув в нее, Курт с удивлением обнаружил, что его имя не только внесено в список, но и расположено ближе всех к стволу.

— Старший в семье, — весомо покивал дядюшка Петер, — старший сын Роберта.

Это накладывало обязательства. Курту на обязательства было плевать. Никто, впрочем, и не настаивал.

— Мы с тобой познакомились, — бодро заявил дядя Вильям, — ты познакомился с нами. Это главное. Сейчас у тебя своя жизнь, учеба, друзья в России, карьера, планы. А станешь старше, выберешь сам.

В общем, ничего. Родственники, хоть и буржуи, оказались людьми приятными. Не без странностей, конечно. Власть, даже в пределах одного маленького городишки, все равно накладывает отпечаток. А уж когда власть в густую кашу перемешана с религией и суевериями, странности неизбежно становятся заметнее.

Дядя Вильям — пастор местной церкви, тот вообще очень резко высказывался обо всем, что происходило за пределами его городка. При том, что информацию черпал исключительно из радиопередач. Телевидение же почитал излишеством, и за всю жизнь ни разу не поддался соблазну хоть краем глаза глянуть в “Волшебный ящик”.

— Ничего полезного для души там не покажут, прочее все — растление умов, а новости я могу послушать и по радио.

Нет, дядья Курта вовсе не были провинциалами и не походили на религиозных фанатиков, как он в глубине души опасался. Каждый из них выбрал жизнь в Ауфбе добровольно, сравнив родной город с другими, совсем на него не похожими. Они много видели, деревенские аристократы, теперь не желающие шагу ступить за границы своего городка. Европу и обе Америки, Африку и Индию, Грецию, Китай и Египет и далекую Японию, совсем уж край света. Трое молодых Гюнхельдов: Гвидо, Эрик и Георг два года назад, достигнув совершеннолетия, по примеру старших отправились путешествовать. Двое совсем еще мальчишек — Карл и Отто — должны были бы мечтать о том же, но, похоже, воспринимали предстоящие приключения, как несколько дополнительных школьных классов. Этап обучения, необходимый, чтобы как можно больше узнать о жизни и вернуться к Богу, с легким сердцем отказавшись от мирских соблазнов.

Курт диву давался: бывает ли такая жизнь? Но верил. Потому что ему не врали. В Ауфбе вообще не врали, никогда и никто, почитая ложь оскорблением Господа.

И еще он верил, потому что любого из Гюнхельдов очень легко было представить себе и на палубе корабля, и верхом на коне или верблюде, и в пробковом шлеме под палящим солнцем, и — с мачете в руках в непролазных джунглях.

А он еще жалел, что не о чем будет рассказать ребятам по возвращении!

Сидя за столом, в окружении дядюшек, тетушек, двоюродных братьев, сестер и племянников, слушая их разговоры, отвечая на вопросы, чувствуя ненавязчивое, добродушное к себе внимание, Курт начал понимать, почему мать прожила в Ауфбе целый год и ни разу не пожалела об оставленной Москве.

Здесь действительно была семья. Не друзья, хоть и бывают друзья ближе, чем братья. Не ученики. Не однополчане — однополчан, как таковых, у матери никогда и не было. Родня. Как в книгах: “Племя. Родина. Род…”

Не так возвышенно, как в стихах. Но очень легко и… надежно. Дом. Совсем иной, чем в Москве, однако тоже дом. Куда можно приехать и остаться навсегда. Насовсем. И никакие бури, никакие невзгоды, ничего из той жизни, что останется за пределами Ауфбе, не сможет проникнуть сюда. Сам Господь хранит этот маленький городок.

“Эге! — сказал себе Курт, сохраняя на лице и в глазах улыбку. — Интересные дела, брат. Куда как интересные”.

Мангуст — Факиру.

Секретно.

18.06. На территории появилось новое лицо. Элис Ластхоп. Единственная дочь американского миллиардера Эндрю Ластхопа. Цель приезда — путешествие ради развлечения. Контакт установлен. Учитывая происхождение девушки, считаю полезным контакт поддерживать и развивать.

18.06 приблизительно в 05:50 девушка вступила в контакт с Объектом. С ее слов, Объект — талантливый артист-гипнотизер, широко использует современнейшую технику и внушение. Она наблюдала сабельный бой Объекта с живыми мертвецами, картины светящегося и переливающегося сказочного замка. Последнее укладывается в легенды, бытующие на территории.

Стоит отдельно заметить, что девушка с четырнадцати до шестнадцати лет проходила лечение в частной психиатрической клинике.

Расшифровано 546350

Эйтлиайн

Я терпеть не могу, когда они собираются вместе. Хотя бы трое Гюнхельдов под одной крышей, и ясновидение делает мне ручкой. А я предпочитаю знать, кто и в каких обстоятельствах поминает мое имя. От смертных в Ауфбе можно ожидать чего угодно, любых неприятностей. Они сумасшедшие — там, внизу — душевнобольные. И иногда они становятся опасны.

О, нет, не для меня. Я — кот, они — мыши, мои игрушки, забавные глупые зверьки. Прячутся в свои норки, когда приходит ночь, а с рассветом начинают сновать туда-сюда по своим делам, полагая солнечный свет достаточной защитой.

…Госпожа Лейбкосунг гоняет по полу шарик из смятой фольги. Когтит его лапами, довольно урча, а хвост у нее от охотничьего азарта становится пушистым, как посудный ершик.

Кошка — великолепное отрезвляющее. Не так уж часто позволяю я себе пренебрежительно относиться к людям внизу. А когда позволяю, достаточно бывает одного взгляда на Госпожу Лейбкосунг и на меня самого, в мягких туфлях и шелковом халате, на диване перед телевизором, чтобы понять, как смешны мои высокомерные рассуждения. Высокомерие пристало принцу — с этим я спорить не буду, но мой титул и мои отношения со смертными лежат в разных плоскостях.

И все же я прямо-таки по-королевски гневаюсь, когда Гюнхельды собираются в стаю.

Есть пророчество, что старший их рода погубит Змея-под-Холмом. Змей — это я. Старший приехал в Ауфбе нынче утром. Не он первый — не он последний, в пророчества я не верю, а этот мальчик, Курт, и вовсе не собирается задерживаться здесь. Наивное и безграмотное дитя: он добровольно назвал мне свои имя — хорошенькое начало карьеры драконоборца! Нынешние смертные совершенно утратили осторожность. Нет, старший Гюнхельд для меня не опасен, его сердце не здесь, его мысли далеки от высоких устремлений, борьбу с мистическим Злом он справедливо полагает суеверием, но — ах! — он уедет и заберет с собой мою Жемчужную Госпожу, мою Элис, не верящую в сказки.