Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков"

Фиртель жаждал социального кино, в Голливуде чувствовал себя неуютно, часто и надолго оставляя Залку ради работы на лондонских студиях. Залка же, быстро адаптировавшись, составила изумительно стабильный дуэт со своей подругой (и, очевидно, любовницей) Гретой Гарбо: они с первого взгляда подружились на вечеринке в доме Любича в 1929-м. С приходом звука именно Залка спасла Гарбо от творческой смерти, научив правильному английскому. Друзья отмечали, что Гарбо переняла ее легкий специфический акцент. Залка работала над сценариями всей «золотой серии» Гарбо: «Королева Кристина» (1933), «Расписная вуаль» (1934), «Анна Каренина» (1935), «Завоевание» (1937), «Двуликая женщина» (1941).

Бисексуальная Залка считается кем-то вроде теневого «третейского судьи» лесбийского Голливуда, примирявшего различные его «кланы». Столь же подспудную и незаменимую роль играла она и в общественной жизни. Многих, включая Деблина и Леонгарда Франка, именно Залка спасла из оккупированной Европы. В ее салоне 1 августа 1943-го эмигранты создали свой комитет (с 1944 года — «Совет за демократическую Германию») в пандан «Свободной Германии», собранной в СССР из эмигрантов и пленных офицеров вермахта. Его основатели набросали обращение к мировой общественности, содержавшее рискованное, многими не понятое (Томас Манн отозвал свою подпись), «слишком патриотичное», но важнейшее для судеб Германии утверждение, легшее в основу идеологии ГДР: немецкий народ — не творец, а первая жертва рейха.

Говорят, у Залки проходили и партийные собрания.

Естественно, письма Фиртелей перехватывались, телефоны — в Голливуде и Нью-Йорке — прослушивались: Гувер считал Бертольда агентом советской разведки.

Когда Гарбо 9 февраля 1951-го примет по настоятельному совету своих адвокатов (иностранцы — слишком лакомая добыча для «загонщиков» независимо от политического бэкграунда) гражданство США, ее допросят об опасных связях: в первую очередь — о Залке. Гарбо ответит: были когда-то знакомы, но с тех пор, как десять лет назад Фиртель отошла от сценарного ремесла, знать ее не знает. А ведь в 1940-м Залка указала Гарбо в своем прошении о предоставлении американского гражданства как своего «ближайшего родственника» в США.

* * *

Именно немецкие эмигранты организовали самый мощный фронт — Антинацистскую лигу Голливуда (АЛГ) — изумительный пример союза красных не только с «розовыми», но и с патентованными консерваторами.

На почве борьбы с гитлеризмом Лига воззвала к широким еврейским кругам Южной Калифорнии и получила огромную финансовую поддержку продюсеров. На пике влияния Лиги в ней состояли около четырех тысяч человек. Ее влияние намного превосходило ее численность. — ФБР, 1940.

Что-что, а вот АЛГ — родное дитя Мюнценберга. Он окружал себя бойцами себе под стать: один из них — его правая рука, его конгениальный двойник, его тень — весной 1936-го объявился в Голливуде, что твой Воланд в Москве.

Он был некрупным мужчиной с широким, слегка кадаврическим шаром головы и необычно выступающими костями черепа. У него были большие, меланхоличные глаза, сладчайшая улыбка и аура тайны, в которую он был готов посвятить вас и только вас, поскольку никого не любил и не ценил так высоко, как вас. — Клод Кокберн.

Вкрадчивый и ловкий оперативник, непонятный и красивый, с каким-то нездоровым обаянием. ‹…› Зажигая сигарету, он всегда закрывал один глаз, и эта привычка так срослась с ним, что он часто, обдумывая проблему, закрывал левый глаз, даже когда не курил. — Кестлер.

Он отводил кого-нибудь в сторонку, обнимал за плечи и заговаривал мягко и таинственно. Даже если он мило и искренне осведомлялся о самочувствии ‹…› разговор казался присутствующим столь интригующим, словно речь шла по меньшей мере о заговоре против страны. ‹…› Один знакомый заметил: «Никто не обвинит его в том, что с ним скучно. Множество других грехов ему прощают лишь за отсутствие этого». — Химен Крафт

Голливуд влюбился — мгновенно, до обморока — в человека невнятной национальности, на шести языках расписывавшего кошмары нацистского террора и героику сопротивления и именовавшего себя Рудольфом Бреда. Человек кино, он знал, что люди кино «смотрят» реальность, как фильм. А фильм, по определению, вложенному Годаром («Безумный Пьеро», 1965) в уста Сэмюэла Фуллера, — это «поле боя: любовь, ненависть, насилие, действие, смерть — одним словом, эмоции».

Работа подпольщика монотонна, скучна, грязна. Но Бреда щедро угощал Голливуд жестокой поэзией Коминтерна, балладами о засадах, перестрелках, переходах — вброд, под пулями — пограничных рек. Завороженная аудитория чувствовала: делегат этого прекрасного и страшного мира вскоре вернется в него навсегда.

Его рассказы транслировали правду мировой революции, ну а детали — что детали? В жизни Бреды хватало сюжетов, о которых знать не полагалось никому. За ним следили разведки как минимум четырех стран. Его имя всплывало в секретных рапортах о перестрелке на подпольной радиостанции, оборудованной нацистами-диссидентами из «Черного рейхсвера» в Чехии; двойном самоубийстве в лондонском отеле; смерти маститого гомосексуала, якшавшегося со штурмовиками и застреленного на австрийском курорте.

Он соблазнял Голливуд, как женщину, и Голливуд был обречен отдаться ему.

Он поразительно пленял женщин: это свойство весьма помогало ему в организации комитетов и кампаний. — Бабетта Гросс.

По легенде, он недолго, но был мужем Марлен Дитрих.

Он начал трудовую жизнь кассиром театра в Теплице, где работала юная Дитрих. Не знаю, правда это или нет, но он утверждал, что был ее первым мужем. Назови вы его по любому другому поводу лжецом, лицемером и бандитом, у него и волос бы на голове не дрогнул. Но если ему казалось, что вы сомневаетесь в том, что он говорил о Марлен, он взрывался и впадал в бешенство. То, что он переспал со всеми привлекательными женщинами, которых встречал, — правда. — Кокберн.

Современники сомневались лишь в том, что отношения Бреды и Дитрих были документально оформлены: в их же любовной связи — не в Теплице, так в Париже или Голливуде — не сомневался никто.

Но 10 сентября 1935-го в Нью-Йорке с трансатлантического лайнера сошел никакой не Рудольф Бреда, а Отто Кац. Его сопровождала женщина, только что — во второй раз за четыре года — ставшая его женой. Брак с Ильзой Клагеман, заключенный в Москве 7 декабря 1931-го, в США не признавался. Поэтому перед отплытием они еще раз поженились в Париже, что позволило Ильзе — и подруге, и соратнице — обзавестись самым безобидным и буржуазным из гражданств — чехословацким.

* * *

Отто Кац, как ни странно, — его настоящее имя, а не псевдоним в честь вечно пьяного еврея-фельдкурата из романа Гашека. Хотя имен у него, как у любого оперативника Коминтерна, было много: «товарищ Адамс», Брадиани, Бреа, Брадер, Бредер, Бреда. Иногда, оставаясь Кацем, он варьировал имена: Иосиф, Рудольф, Саймон.