Читать книгу "Ангел и убийца. Микрочастица мозга, изменившая медицину - Донна Джексон Наказава"

Ужас, у которого нет имени

Страдающим от психических расстройств всегда было чрезвычайно трудно, почти невозможно объяснить глубину их мучений тем, кто никогда не испытывал ничего подобного. Обстоятельство, что врачи в целом понимали душевные муки с биологической точки зрения, почти не облегчало положения.

Слово «меланхолия» впервые появилось в английском языке в 1303 году[30]. В средневековую эпоху считалось, что ее причиной является избыток черной желчи, – некой жидкости, якобы вырабатываемой организмом. В XIX веке врачи Викторианской эпохи стали называть повышенную тревогу и депрессию «неврастенией» у мужчин и «истерией» у женщин. Неврастения сопровождалась физическими болями и страданиями. Истерия характеризовалась эксцентричным, театральным, беспокойным и нервозным поведением. Лучшим лекарством от этих недугов[31] считался отдых и покой, при котором пациент избегал любых физических или умственных нагрузок.

В конце XIX века меланхолию часто называли «мозговой горячкой», когда человек просто не мог нормально существовать из-за нервозности или в результате травмирующего события[32].

Немногим более ста лет назад швейцарский психиатр[33] из больницы Джонса Хопкинса ввел термин «депрессия». Определение прижилось, хотя, как написал Уильям Стайрон в своих мемуарах 1990 года[34] «Зримая тьма»: «”депрессия” выглядит слишком расплывчатым термином для такого тяжкого расстройства… не выявляет его коварную природу и, в силу свей пресности, не создает впечатления чудовищной интенсивности этого недуга, когда он выходит из-под контроля».

Уже в то время, когда Кэти училась в университете, тревога и депрессия считались нейрохимическими расстройствами, тесно связанными с функциями серотонина и дофамина. Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, такие как прозак, паксил, золофт и лексапро пользовались невероятной популярностью. Лечение вращалось вокруг правильного выбора препаратов для возмещения биохимического дефицита в мозге конкретного пациента. Тогда мозг превратился в лабораторию для благонамеренных психиатрических экспериментов с поиском «лекарственного коктейля», который лучше всего поможет пациенту. При необходимости добавлялись другие лекарства, компенсирующие побочное действие антидепрессантов и стабилизаторов настроения: хроническую усталость, ожирение, спутанность мышления.

В 2013 году Томас Инсель, который тогда был директором Национального института психического здоровья (NIMH), объявил о смене общего направления клинического подхода к лечению тревожных расстройств, депрессии и других расстройств настроения. Он утверждал, что благодаря прогрессу неврологии стало ясно, что психические расстройства имеют биологическую природу[35] и возникают в результате нарушения организации сетей мозга и нейронной структуры. Согласно новой политике NIMH главной целью клиницистов был поиск нейронных неполадок, стоявших за психическими расстройствами. Исследования ясно показывали, что при многих расстройствах мозговой функции определенные нейронные связи оказывались разрушенными или соединенными неправильным образом. Некоторые синапсы не функционировали, а другие проявляли чрезмерную активность[36].

Увы, предложенное видение будущего психиатрии не слишком помогло пациентам. Никто не понимал, каким образом при таких заболеваниях, как депрессия, тревожные расстройства, обсессивно-компульсивное расстройство и биполярное расстройство, нейронная архитектура мозга претерпела столь резкие изменения.

Изолированный пациент

Я спросила Кэти, какую поддержку она, мать-одиночка, получала от членов своей большой семьи.

– Они помогали вам?

Кэти улыбнулась, но уголки ее губ оставались опущенными.

– Члены моей семьи не рассматривали проблемы с психикой как нечто оправданное и имеющее право существовать, – пояснила она. – Если я говорила с ними о тревоге или депрессии, они считали, что я драматизирую.

С другой стороны, члены семьи Кэти часто обменивались историями о своих физических болезнях, симптомах, лекарствах и новейших методах терапии. Все чем-то болели. Дженна, мать Кэти, которой было больше шестидесяти лет, боролась сразу с думя аутоиммунными заболеваниями: коллагенозом – болезнью соединительной ткани, при которой иммунная система разрушает собственные соединительные ткани между суставами, и псориазом – кожным расстройством, при котором иммунная система атакует кожные клетки, оставляя болезненные ранки и чесотку. Младший брат ее матери Поль, которому было около шестидесяти лет, страдал от комбинированного диабета первого и второго типа.