Читать книгу "Французская революция - Дмитрий Бовыкин"

Для разрешения конфликта между сословиями было решено провести королевское заседание – то есть заседание с участием Людовика XVI. Как уже отмечалось, правовая традиция Старого порядка предполагала, что воля монарха, оглашенная в его присутствии, подлежит безоговорочному исполнению. Для подготовки к столь торжественному событию зал Собрания временно закрыли, но предупредить об этом представителей третьего сословия не сочли нужным. В результате те, придя утром 20 июня на «место работы», нашли двери запертыми. Не понимая сути происходящего, они сразу же подумали о худшем, увидев в этом первый шаг к разгону Собрания. Идея «аристократического заговора», возникшая еще в ходе избирательной кампании, продолжала витать в воздухе.

Пошел дождь. Промокшие и раздраженные «представители нации» побрели искать укрытие, достаточно просторное для того, чтобы вместить несколько сотен человек. Таковым стал расположенный неподалеку зал для игры в мяч. Там-то они и дали торжественную клятву на случай возможной попытки своего роспуска: ни за что не расходиться до тех пор, пока не установят правильную конституцию (устройство) государства, закрепленную соответствующим законом. Таким образом, накануне важнейшего для себя события власть неосторожными действиями не только вызвала у депутатов подозрения относительно своих намерений, но и невольно подтолкнула их к символическому акту, упрочившему узы корпоративной солидарности и решимость к сопротивлению.

23 июня состоялось королевское заседание. На нем Людовик XVI огласил программу реформ. Он высказался за ликвидацию налоговых привилегий первых двух сословий, чего министры короля упорно добивались еще со времен Машо д’Арнувиля, признал право Генеральных штатов на утверждение налогов и подтвердил свободу слова, которая де-факто уже была дарована в августе 1788 года. Одновременно монарх в ультимативном тоне велел депутатам заседать по сословиям и пригрозил им в случае неповиновения роспуском.

В момент открытия Генеральных штатов такую программу преобразований, скорее всего, встретили бы на ура, а установление королем традиционного порядка голосования едва ли столкнулось бы с серьезным сопротивлением тогда еще разрозненных и почти не знакомых друг с другом представителей третьего сословия. Однако теперь, когда последние за полтора месяца дебатов достаточно хорошо узнали друг друга, обрели лидеров и успели оценить эффективность поддержки со стороны трибун, одного лишь брошенного мимоходом королевского распоряжения было явно недостаточно для того, чтобы самопровозглашенное Национальное собрание безропотно ему подчинилось. Поэтому после ухода Людовика XVI депутаты третьего сословия просто проигнорировали его приказ.

Столкнувшись с актом открытого неповиновения, монарх был обязан предпринять какие-то решительные действия, дабы показать, что произнесенные им слова не пустой звук. Но Людовик XVI вновь погрузился в апатию и не ответил на брошенный ему вызов, тем самым по умолчанию приняв свое поражение. Власть, как вода, утекала у него сквозь пальцы. На другой день к третьему сословию присоединилось духовенство, затем – либеральные дворяне с герцогом Орлеанским во главе. И, наконец, Людовик XVI сам попросил оставшихся ему верными депутатов последовать за остальными. Вобрав в себя весь депутатский корпус Генеральных штатов, Национальное собрание 9 июля объявило себя Учредительным, то есть учреждающим конституцию.

Как видим, превращение традиционного института Генеральных штатов в Учредительное собрание носило сугубо ситуативный характер. Депутаты от третьего сословия руководствовались не каким-либо заранее продуманным планом и тем более не философской концепцией, а исключительно логикой текущей политической борьбы с представителями привилегированных сословий. Двигаясь шаг за шагом, они пытались нащупать для себя пределы возможного, пока, наконец, не обнаружили, что правительство пребывает в параличе, а потому можно безнаказанно присвоить себе его полномочия.

Бунт 14 июля

И все же, в отличие от монарха, его окружение так легко сдаваться не собиралось: оно предприняло новую попытку подтолкнуть короля к решительным действиям, чтобы переломить неуклонно ухудшавшуюся ситуацию. 11 июля под нажимом королевы и своих братьев Людовик XVI уволил Неккера как виновника всех проблем, возникших после созыва Генеральных штатов.

12 июля об отставке Неккера узнали в Париже. Обычно замена одного министра другим проходила достаточно рутинно. Подобная прерогатива безоговорочно принадлежала королю, и тот за время своего правления неоднократно пользовался ею. Однако на сей раз такой шаг был предпринят в слишком неблагоприятной ситуации, а потому повлек за собой тяжкие и непредвиденные последствия. В обществе Неккер пользовался – не слишком, правда, заслуженно, как мы знаем, – репутацией настоящего финансового гения, и отстранение его не понравилось держателям государственных ценных бумаг. Городские верхи испугались, что приближается банкротство монархии, и заволновались. Им было что терять.

У городских низов имелся собственный повод для недовольства. Зерно, собранное в предыдущем, и так весьма неблагоприятном, году, подходило к концу и цены на хлеб в преддверии нового урожая неуклонно росли. В те дни юный русский граф Павел Строганов писал отцу из Парижа: «Мы здесь имеем весьма дождливое время, что заставляет опасаться великого голода, который уже причинил во многих городах бунты. Теперь в Париже премножество войск собраны, чтобы от возмущения удерживать народ, который везде ужасно беден».

Впрочем, общественное мнение самого Парижа связывало появление войск в столице и ее окрестностях не столько с угрозой голодного бунта, сколько с возможным роспуском Национального собрания. По городу ходили самые фантастические слухи об аристократическом заговоре против «патриотов» и о намерении двора уморить столицу голодом.

Настоящей фабрикой слухов стал сад Пале-Рояль, примыкавший к одноименному дворцу герцога Орлеанского. Сюда, на частную территорию, вход полиции был воспрещен, и самозваные ораторы беспрепятственно могли здесь с утра до вечера разогревать публику зажигательными речами в нескольких кафе. Около полудня 12 июля один из них, тогда еще никому не известный журналист Камил Демулен, призвал народ вооружаться. Стихийные манифестации буржуа дефилировали по улицам с бюстами Неккера и герцога Орлеанского. Последний и был одним из вдохновителей той подстрекательской агитации, что велась в его саду с его же ведома и одобрения.

Ни король, ни новое правительство никак не реагировали на происходившее в столице, и военный комендант Иль-де-Франса и Парижа барон Безанваль на свой страх и риск приказал Королевскому полку немецкой кавалерии выдвинуться на площадь Людовика XV (ныне площадь Согласия). Выбор пал именно на иностранный полк, поскольку дисциплина во французской гвардии находилась к тому моменту на крайне низком уровне: попавшие под влияние антиправительственной агитации солдаты уже не раз отказывались повиноваться офицерам. Это очень возмущало находившегося тогда в Париже 18-летнего князя Дмитрия Голицына, который писал об одном из таких случаев своему гувернеру: «Солдаты разных полков отказались выступить, заявив, что они пошли в армию, чтобы сражаться против противника, а не против сограждан. Поэтому я думаю, что, окажись там случайно король, они с подобным прекраснодушием бросили бы его в опасности. Я уверяю вас, что они должны почитать себя счастливыми, что я не являюсь их полковником здесь, поскольку я истребил бы свой полк, если бы он не повиновался мне, и я сказал бы солдатам: вы пришли в армию, чтобы делать то, что вам прикажут, а не рассуждать. Я слишком разгорячился, но я говорю как военный и, возможно, как иностранец».