Читать книгу "Девушки из хижины - Минка Кент"

– Должно быть, вы меня разыгрываете, – произносит он, осмотрев нашу кухонную утварь. – Это какой-то «Домик в прерии».

Я читала книги, ими занята вся полка в углу, но не понимаю, что он имеет в виду и почему это кажется ему таким забавным.

Он снова опускается на один из кухонных стульев, и под его весом скрипят соединения. Вот бы стул под ним рассыпался, мелькает у меня в голове. Возможно, мы сумели бы убежать из дома, растеряйся он хоть на миг. Опять же, на дворе холодно, а у нас не будет времени ни шнурки завязать, ни куртки схватить. Без пищи и воды, не имея понятия, куда идти, мы умрем от переохлаждения – скорее всего, еще до восхода солнца.

– Где ваши родители? – спрашивает он, опуская щетинистый подбородок на кулак. Со своего места я вижу его ногти с въевшейся грязью и задаю себе вопрос, сколько же он бродил по лесу. – Я знаю, что вас здесь не двое.

Чужак разминает переносицу.

– Послушайте, девочки. Ничего плохого я вам не сделаю, но я кое-кого ищу и чувствую, что вы можете подтолкнуть меня в нужном направлении, так что если одна из вас не заговорит… – Он поднимается, заслоняя огромным телом тепло и свет очага. Идет по комнате к кровати Сэйдж и, не говоря ни слова, тянет к нам руки.

Закрываю глаза и так стискиваю сестру, что та ойкает. И тут же теряю ее – он выдергивает Сэйдж из моих объятий.

– Рен! – вопит сестренка, и я приоткрываю один зажмуренный глаз.

Она в руках незнакомца…

Вокруг меня только холод, пустота и скомканные одеяла.

Ее ногти впиваются в руку мужчины, но он даже не морщится.

С ухмылкой, от которой леденеет кровь, он смотрит на меня прищуренными глазами.

– Попробуем еще раз. Как твое имя?

У меня сжимается сердце – я вижу, как по бледным щекам сестры льются слезы.

Если он что-нибудь ей сделает, виновата буду я.

Не выдерживаю. Какое-то время угрюмо молчу, но говорю наконец:

– Рен.

– А ее? – Чужая ладонь лежит под острым подбородком Сэйдж, охватывая всю шею. Одно резкое движение – и жизнь покинет ее маленькое тело.

– Сэйдж, – выговариваю я, быстро переводя взгляд с него на нее и обратно.

– Сколько тебе лет? – спрашивает он.

– Девятнадцать. – Я сглатываю ком в горле. – Ей восемнадцать.

– Где ваши родители?

– Мать пошла в город за продуктами, – лгу я. – Она скоро вернется. В любой момент.

Губы его растягиваются, обнажая желтоватые зубы, но это не радостная улыбка.

– Думаешь, я идиот? – Он стискивает шею сестры, и та хватает воздух ртом. – Я тут брожу уже несколько дней. Здесь никого нет, кроме вас двоих. – Мужчина осматривается вокруг. – Но у вас четыре кровати. А на стене четыре крючка, хотя я вижу всего две куртки. Если соврешь еще раз, Рен, пожалеешь.

Я отвожу взгляд.

– Так кто еще отсутствует на вечеринке? – спрашивает он.

Боюсь ему солгать, поэтому выкладываю правду:

– Наша сестра, Иви. Она ушла с Мамой в город.

Он ослабляет хватку на горле Сэйдж, но пока не отпускает. Перестает хмурить брови, жует губами, будто о чем-то задумался.

– Вашу мать зовут Мэгги Шарп, – произносит он. – Правильно?

Я качаю головой:

– Не знаю, кто это.

Никогда не задумывалась, есть ли у Мамы настоящее имя. Я звала ее «Мама», Сэйдж звала ее «Мама», Иви тоже. Не было причин называть ее иначе.

– Вот дерьмо, – брызжет слюной незнакомец. – Тогда как зовут вашу мать?

– У нее нет имени. – Голос у меня дрожит. Говорю правду, но под его взглядом чувствую себя так, будто вру.

Глубоко вздохнув, он наклоняет голову набок.

– Не играй со мной, Рен.

Положа руку на бешено бьющееся сердце, возражаю:

– Честно. Она просто… Мама.

– Как называл ее твой отец? – спрашивает незнакомец.

– Не знаю. Не помню.

– Как ты можешь не помнить?

– Он давно умер, – говорю я. Вместе с нашей старшей сестрой Имоджен, но этим я с чужаком не делюсь, потому что это не имеет отношения к делу. – Мы были маленькие. Я его почти не помню, поэтому не знаю, как он называл Маму.

Не помню даже его имени… Знаю только, что по пальцам одной руки можно пересчитать, сколько раз Мама упоминала его и Имоджен. Разговоры о прошлом, о том, как все было раньше, вызывали у нее грусть. С трудом представляю себе, что кто-то станет рассказывать про покойного мужа и умершего первого ребенка без особой необходимости. Я видела, как блестят от слез ее синие глаза, как отчаянно она старается сохранить самообладание, и внутри у меня все сжималось, поэтому со временем я просто перестала спрашивать.

Их тела погребены за домом, а могилы отмечены плакучей ивой и клумбой красных бальзаминов. Мама сажает их каждую весну, потому что это были любимые цветы Имоджен. Я точно знаю только то, что у папы были каштановые волосы и широкая улыбка, а Имоджен выглядела точь-в-точь как я. «Вас можно было бы принять за двойняшек, – всегда говорила мне мама. – Ты вылитая старшая сестра».

Застонав, чужак приподнимает и отталкивает Сэйдж. Она падает на пол, потом бросается через комнату в мои объятия.

– Я много дней ходил по этим лесам, – говорит он. – Устал, и терпение у меня на исходе. Вот что, девочки, не хочу орать на вас или делать такое, о чем утром пожалею, поэтому ложитесь в постель, а когда солнце взойдет, мы попробуем поговорить снова.

Сэйдж поднимает на меня глаза, а я стараюсь унять дыхание, чтобы успокоиться.

Незнакомец прикручивает фитиль лампы, пока пламя не гаснет, потом засовывает свое оружие за пояс брюк и направляется к маминой кровати. Взявшись дюжими руками за изножье, он всем телом начинает толкать кровать перед собой. Ножки скребут по полу, а он толкает и кряхтит.

Не спрашиваю, что он делает.

Я уже поняла.

Когда он заканчивает, кровать стоит вплотную к двери – нашему единственному пути спасения, если не считать пары маленьких окошек. Незнакомец тут же скидывает ботинки, расстегивает фланелевую рубашку, укрывается одним из маминых лоскутных одеял и, не теряя времени, вытягивается на кровати.

– Засыпайте, девочки. Скоро утро.

Взяв сестру под руку, веду ее к кровати Иви. Она стоит дальше всех от чужака, и мы забираемся в постель. Пропускаю ее вперед, решив, что Сэйдж будет чувствовать себя спокойней между стеной и мною, и расправляю одеяла.

Укладываюсь на бок и сквозь прищуренный глаз слежу за незнакомцем, потому что нутром чую: его ни на секунду нельзя упускать из виду.

Раз дело касается нашей безопасности – и жизни, – буду следить за ним всю ночь.