Читать книгу "Он придет - Джонатан Келлерман"

Грамотный врач должен всесторонне оценить все психологические и социальные факторы, прежде чем прописывать риталин или какие-то другие препараты, модифицирующие поведение. Грамотных врачей у нас вообще-то хватает. Но некоторые предпочитают идти по самому простому пути, сразу прибегая к таблеткам. Это, конечно, не преступная халатность, но весьма близко к ней.

Открыв флакон, я вытряхнул несколько таблеток себе на ладонь. Они были янтарного цвета – дозировка по двадцать миллиграммов. Изучил этикетку. По одной таблетке три раза в день. Шестьдесят – это вообще-то максимальная суточная доза. Многовато для семилетнего ребенка.

– Вы давали их три раза в день?

– Угу. Там ведь так и написано?

– Да, вижу… А ваш врач не предложил поначалу таблетки послабее – белые или синие?

– Ну да. Поначалу мы давали ей три синих. Действовало довольно хорошо, но в школе продолжали на нее жаловаться, так что он сказал, что стоит попробовать эти.

– И эта дозировка на нее подействовала?

– По мне так просто отлично подействовала! А если впереди тяжелый день со множеством посетителей – когда много народу, она не очень-то, сразу начинает выделываться, – то я даю ей еще одну.

Так, а ко всему прочему, еще и передозировка.

Судя по всему, Бонита Куинн почувствовала в моем лице удивление и неодобрение, которые я безуспешно пытался скрыть, поскольку заговорила с негодованием в голосе:

– Док сказал, что это нормально. Он очень важный человек. Знаете, сюда не допускают детей, и меня здесь держат только при условии, что она будет вести себя тихо. В управляющей компании, «М и М» называется, меня сразу предупредили: хоть одна жалоба насчет детей – и всё.

Несомненно, в общественной жизни Мелоди это сотворило чудо. Скорее всего, ни друзей, ни подружек у нее здесь не имелось.

Была горькая ирония в том, что семилетний ребенок заперт, как в тюрьме, посреди всего этого царства роскоши, засунутый в жалкую нору высоко на горе над простором океана и закармливаемый риталином, дабы утолить чаяния лос-анджелесской системы образования, туповатой мамаши и какой-то там управляющей компании.

Я еще раз изучил этикетку, чтобы найти фамилию врача, выписавшего рецепт. Когда же ее нашел, все начало становиться на свои места.

Л. У. Тоул. Лайонел Уиллард Тоул, доктор медицины. Один из самых преуспевающих и уважаемых педиатров Вест-Сайда. Я никогда не встречался с ним лично, но был немало о нем наслышан. Одно из светил Западного педиатрического и еще полдюжины вест-сайдских больниц. Большая шишка в Академии педиатрии. Бессменный докладчик на семинарах, посвященных пониженной обучаемости и поведенческим проблемам. Кругом нарасхват.

А еще доктор Тоул выступал в качестве платного консультанта сразу трех фармацевтических концернов. Перевожу: в качестве «толкача». Среди врачей, особенно молодых, которые в своем отношении к сильнодействующим препаратам наиболее консервативны, он пользовался репутацией человека, чрезмерно увлекающегося медикаментозным лечением – фактически раздающего рецепты на подобные «колеса» направо и налево. Об этом не кричали на каждом углу, поскольку Тоул за долгие годы своей практики обзавелся очень влиятельными пациентами и множеством связей, но в кулуарах все сходились во мнении, что он практически тот же наркоторговец, только для младенцев. Интересно, как вообще простая тетка вроде Бониты Куинн ухитрилась попасть к нему на прием? Напрямую спрашивать не с руки – будет выглядеть как неуместное любопытство.

Я отдал ей флакон и повернулся к Майло, который за все это время не проронил ни слова.

– Надо кое-что обсудить.

– Мы только на минутку, мэм.

За дверью квартиры я сказал ему:

– Я не могу гипнотизировать эту девчонку. Она по уши обдолбана таблетками. Работать с ней рискованно, да и к тому же вряд ли удастся вытащить из нее что-нибудь стоящее.

Майло переварил сказанное.

– Блин. – Он почесал в голове. – Может, снять ее с таблеток на несколько дней?

– Это медицинское предписание. Стоит нам в это влезть, вовек не отмоемся. Нужно разрешение лечащего врача. Это нарушение врачебной тайны.

– А кто у нее врач?

Я рассказал ему про Тоула.

– Просто замечательно!.. Но, может, он все-таки согласится – всего на несколько дней?

– Может, но все равно нет гарантии, что она нам хоть что-нибудь расскажет. Этот ребенок уже год сидит на стимуляторах. И как насчет мамаши? Она ведь напугана до чертиков. Сними ее дитятю с таблеток, и она первым делом запрет ее в комнате на двадцать часов в сутки. Они тут любят тишину.

В комплексе было по-прежнему тихо, как в мавзолее. И это в час сорок пять дня.

– Ну, можешь по крайней мере просто посмотреть на девчонку? Может, не такая уж она и обдолбанная…

Дверь на противоположной стороне террасы, ведущая в квартиру Хэндлера, была уже открыта. Внутри некогда элегантного гнездышка царил полный кавардак: восточные ковры, всякий антиквариат, прозрачная акриловая мебель – все сдвинуто со своих мест, повалено или поломано; белые стены заляпаны кровью. Среди всего этого бардака тихо, как кроты, копошились криминалисты.

– Она только что приняла вторую таблетку, Майло.

– Блин! – Он врезал кулаком в ладонь. – Просто поговори с ней! Скажи, что про нее думаешь. Может, она нормально соображает.

* * *

Куда там! Мать проводила ее в гостиную и тут же вышла за дверь вместе с Майло. Мелоди неотрывно смотрела на меня издалека, посасывая большой палец. Совсем малышка. Если б я не знал ее возраст, с ходу дал бы лет пять, от силы пять с половиной. У нее было длинное серьезное личико с огромными карими глазищами. Прямые светлые волосы спадали на плечи, защепленные на голове двумя пластмассовыми заколками. Голубые джинсики, футболочка в сине-зелено-белую полоску. Ноги босые и грязные.

Я подвел ее к складному стульчику и уселся напротив на диван.

– Привет, Мелоди. Меня зовут доктор Делавэр. Я психолог. Знаешь, что это такое?

Никакого отклика.

– Я такой доктор, который не делает уколов. Я просто разговариваю и играю с детьми. Пытаюсь помочь тем деткам, которым грустно или страшно.

При слове «страшно» она на секунду подняла взгляд. Потом опять уставилась куда-то в сторону, посасывая палец.

– Ты знаешь, почему я с тобой разговариваю?

Ее глазенки заметались по комнате, старательно избегая меня.

– Я пришел, потому что вчера ночью ты могла увидеть что-то очень важное. Когда не могла уснуть и смотрела в окно.

Она не ответила. Я продолжал:

– Мелоди, а что ты вообще любишь делать?

Молчание.

– Любишь играть?

Она кивнула.