Читать книгу "Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - Отто Скорцени"

Груз весом пятьсот тонн мои люди заботливо скомпоновали и разместили в трюме, а для осуществления операции была выбрана новогодняя ночь. Между тем фронт откатился уже до города Коморн[271], возле которого линию фронта предстояло пересечь в первый раз. Следует отметить, что этот дерзкий замысел удался и смельчаки смогли преодолеть там линию фронта, о чем было доложено короткой радиограммой в истребительную часть «Юго-Восток», в которую входил отряд «Дунай». Однако еще через два дня от них поступила новая радиограмма: «В семнадцати километрах от Будапешта наскочили на песчаную мель. Пытаемся доставить груз с помощью баркаса…»

Одному члену экипажа на маленькой шлюпке на самом деле удалось просочиться через линию фронта, проникнуть в осажденный город, раздобыть в нем моторную лодку большего размера и вернуться назад. Несколько ночей подряд эта лодка доставляла по частям столь важный груз окруженным, а затем мы получили последнюю радиограмму: «Вынуждены покинуть корабль, попытаемся пробиться к своим в город».

Примерно через неделю командир истребительной части «Юго-Восток» выслал разведгруппу в составе десяти человек с задачей выяснить дальнейшую судьбу корабля и наших боевых товарищей. Корабль они нашли именно в обозначенном в радиограмме месте — по непонятным причинам русские его не захватили. Как оказалось, оставшееся продовольствие было роздано жителям близлежащих сел, а экипаж покинул судно в организованном порядке.

Однако никто из команды корабля из осажденного Будапешта не вышел, и об истинных событиях тех дней мы так и не узнали. Восемь солдат погибли, спеша на помощь своим боевым товарищам. После неудачной попытки деблокировать окруженный Будапешт с юга осажденные попытались отчаянным рывком выйти из котла, во время которого мой друг генерал-майор Румор был ранен и, чтобы не попасть в плен, застрелился. Из десяти тысяч окруженных немецких солдат до германских передовых линий добралось всего сто семьдесят вконец изможденных человек.

Тогда же 31 декабря 1944 года меня вызвали на доклад в главную ставку фюрера, находившуюся уже на западе возле города Цигенхайн. Она представляла собой небольшой барачный лагерь, располагавшийся в лесу на склоне горы. К моему удивлению, настроение находившихся там офицеров было не таким уж и плохим, как можно было ожидать после последнего неудачного наступления.

Еще до обеда меня провели к Адольфу Гитлеру в небольшую комнату для совещаний. Увидев мою перевязанную голову, он немедленно поинтересовался степенью тяжести моего ранения и отправил меня к своему врачу доктору Штумпфеггеру[272]. Фюрер пожелал немедленно услышать заключение специалиста по моему ранению. Когда врач снял повязку и увидел сильно загноившуюся рану, а также воспалившийся глаз, то начал ужасно ругаться и заявил, что мне необходимо немедленно отправляться в лазарет, чтобы предотвратить заражение крови и возможную потерю глаза.

Мне удалось убедить доктора в том, что мой организм обладает большим запасом прочности, и тогда он решил опробовать на мне поистине варварский метод лечения. Несколько часов я лежал на операционном столе, где мою рану просвечивали каким-то сильным красным светом и делали многочисленные инъекции, призванные остановить процесс образования гноя. Столь радикальное лечение приятным назвать было нельзя, но оно в дальнейшем помогло и спасло мой глаз. Однако тогда на прощание этот врач мне честно заявил:

— Сейчас я не могу сказать, помогли ли инъекции. Следующие два месяца окажутся решающими. Вам следует обращать внимание на малейшее ухудшение зрения вашим правым глазом. Если такое начнет происходить, то это будет означать, что задет зрительный нерв, и тогда ваш правый глаз уже не спасти.

Слава богу, что в последовавшее за этим время мне было не до мыслей о хорошо проведенном лечении.

После обеда меня вновь вызвали к фюреру на доклад. К сожалению, мне нечем было особо порадовать его — задание то мы не выполнили. Об успехах же, вызванных распускавшимися нами слухами, тогда я тоже не мог сообщить ничего конкретного. Тем не менее мне показалось, что Адольф Гитлер остался доволен тем, как мы обеспечивали фланги. Свидетельством тому явились выданные им мне и моим трем командирам боевых групп «Почетные листы».

— Мы готовим большое наступление в юго-восточном направлении, — сказал фюрер на прощание, и мне стало ясно, что его мысли опять вернулись к Восточному фронту.

Я так и не понял, обманывал ли Адольф Гитлер сам себя специально, или на него воздействовали инъекции профессора Морелля?[273] Доктор Морелль, как никто другой, умел влиять на фюрера, и поэтому многие другие личные врачи Гитлера, среди них Карл Брандт и доктор Хассельбах, уже давно были озабочены состоянием здоровья вождя.

Как рассказал мне доктор Брандт, Морелль постоянно делал Адольфу Гитлеру стимулирующие инъекции, которые при длительном применении оказывали губительное воздействие на организм фюрера. Кроме того, доктор Брандт случайно узнал, что Адольф Гитлер уже долгое время ежедневно принимал несколько наименований желудочных препаратов, которые были безвредны только по отдельности. Когда же доктор Брандт отдал эти, безобидные на первый взгляд, таблетки на обследование, то обнаружилось, что они содержали следы мышьяка. Подобное же многолетнее употребление в очень малых дозах мышьяка неизбежно должно было вызвать у Гитлера необратимую болезнь. Брандт предупредил фюрера об этом, но Морелль вышел в данном споре победителем.

Это была последняя моя длительная беседа с фюрером. Он, так же как и круг его приближенных, должен был тогда понимать, что последнее слово в военном отношении осталось за Западом. Так и осталось невыясненным, что именно двигало союзниками, когда они резко обрывали любую возможность политического сближения с Германией. Причиной тому мог являться так называемый план Моргентау[274] или их стремление к немецкой «безоговорочной капитуляции». А может быть, это было следствием ожидания появления нового, решающего оружия?