Читать книгу "Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди"

Наконец настал тот день, когда и доктор Бьянкоспино признал, что все его усилия тщетны и что его лекарства все равно что лед, который бросают в кипящий котел, пытаясь остудить в нем воду.

Это была суббота – я очень хорошо запомнила тот день! – очередной серый день, к каким мы успели привыкнуть этим холодным и дождливым летом. Я отказалась играть в карты с остальными дамами, потому что от одной только мысли об их назойливой трескотне и постоянных шпильках, которые то и дело отпускали в адрес друг друга мистрис Форстер и мистрис Одингселс, мне становилось дурно. Я сидела у огня и просто ждала. В тот день я надела чудесное платье и арселе из нежно-розовой парчи с переливающимися серебряными нитями и оборками из тончайшего серебряного кружева, а на плечи накинула прекрасную желтую шаль цвета только что взбитого масла, которую мне недавно прислал Роберт. Эта премилая вещица была вышита яркими разноцветными фруктами, цветами, птицами и невиданными зверями, на которых я не могла налюбоваться.

Я поглаживала подлокотник кресла, восхищенно разглядывая тончайшей работы вышивку – розовый цветок с алым сердечком, украшенный золотыми и серебряными нитями, мерцающими в свете пылающего в камине огня. Доктор Бьянкоспино придвинул ко мне свой стул и взял меня за руку. Глядя мне прямо в глаза, он признался, что пришло время переходить к более действенным мерам, и это очень, очень опасно, но таким образом можно победить мой недуг. Речь шла о процедуре, более походившей на работу обезумевшего мясника, чем на медицинскую операцию. Последствия – нестерпимые муки до конца моих дней, изуродованная грудь, если, разумеется, я не умру на операционном столе и если в рану не попадет инфекция. Он в подробностях описал мне весь процесс, и я заставила себя выслушать его, хоть мне и стало дурно от страха.

Я отказывалась представлять себе то, о чем он говорил, но мне некуда было бежать, негде было скрыться от суровой правды. И я сидела, слушала и кивала, признавая безвыходность своего положения. Он был прав, во всем прав, я это понимала. Если дела пойдут так и дальше, совсем скоро на мне не останется живого места. Я обхватила себя за плечи, потом вцепилась в подлокотники кресла и слушала, а он рассказывал.

Пациентку кладут на стол, привязывают к нему кожаными ремнями, а затем остро заточенными крюками, крепящимися наверху, цепляют поврежденную плоть и резко вырывают ее из груди. Затем хирург как можно быстрее отрезает зараженную плоть и прижигает рану раскаленным железом. Боль невыносимая, никакое зелье не в силах ее притупить, и мало кто встает со стола после такой процедуры, у пациентов попросту не выдерживает сердце. Выжившие часто страдают от лихорадки, вызванной заражением крови, так что смерть настигает их уже через несколько дней после операции. Счастливицы, которым удалось пережить и эти мучения, все равно со страхом ждут возвращения своего недуга и конца, который им удалось лишь немного отсрочить, решившись на такой жестокий способ лечения.

– Я проводил подобные операции. На шести женщинах, – угрюмо проронил доктор Бьянкоспино. – Две из них умерли на столе, одна прожила после операции три дня, еще одна умерла в муках от лихорадки через две недели. Следующая моя пациентка прожила еще четыре года, затем рак вернулся. А последняя жива по сей день, ей посчастливилось потанцевать на свадьбе своей дочери и подержать на руках первого внука. Я не хочу давать вам ложных обещаний, Эми, но если вы согласитесь довериться мне, поставить на кон вашу жизнь, шансов не так много. Я не могу предугадать, выиграете вы или проиграете и сколько проживете после такой операции.

– Понимаю, – тихонько сказала я.

Морщась от боли, я поднялась на ноги и подошла к подарку Роберта, прекрасному венецианскому зеркалу в серебряной раме, украшенной золотыми лютиками.

Я долго стояла перед ним и смотрела на свое отражение. Какой же бледной и тощей я стала – совсем не похожа на прежнюю розовощекую и пухлую, здоровую Эми. Помню, как когда-то Роберт называл меня своим «золотым алебастровым ангелом», как я ждала его в постели, сгорая от желания, как кудри мои расплескивались по подушкам, а нагота проглядывала сквозь полупрозрачную розовую кружевную сорочку. Если я решусь на эту операцию, я никогда больше не почувствую себя настоящей женщиной, никогда не познаю плотских радостей – мужчины станут в ужасе убегать от меня со всех ног, увидев уродливую впадину, испещренную шрамами, на месте, где была когда-то моя левая грудь. Правая же останется прежней, похожей на сливочный десерт с розовой вишенкой на вершине. Это был мой единственный шанс выжить, но стоило ли им воспользоваться? Стоила ли спасения такая жизнь? Рак и так уже разрушил мое тело, лишил меня красоты, сгноил грудь. Не сделает ли скальпель доктора Бьянкоспино только хуже? Моя ноющая и болящая грудь и так едва ли привлекла бы внимание мужчины, она вызвала бы у него отвращение, но никак не желание. Так что же изменится, если на ее месте появятся огромные безобразные шрамы? Зачем мне такая жизнь? На что мне теперь надеяться? Я потеряла все, что имело для меня хоть какое-то значение. Роберт ни за что не откажется от королевы и не вернется ко мне. Он хотел моей смерти – или развода. Даже если я выживу после операции, едва ли найдется мужчина, который захочет меня. От моей былой красоты не осталось и следа, и мне не присуща та колдовская, притягательная уверенность в себе, какой обладает Елизавета, имеющая стольких поклонников. Кроме того, у меня не осталось ни гроша. Когда Роберт женился на мне, я была богатой наследницей с тремя поместьями, тремя тысячами голов овец, яблочными садами и ячменными полями. Теперь же я больная, уставшая от жизни женщина двадцати восьми лет и утратила все, что у меня было.

Я настолько была поглощена своими мыслями, что даже не заметила, как доктор Бьянкоспино подошел ко мне. Внезапно я увидела его отражение в зеркале.

– Если вы решитесь на операцию, будете сражаться и – возможно! – победите саму смерть, вы по-прежнему останетесь красивой, – шепнул он мне. – Вашей красоты не замечают лишь слепые или глупцы.

– Спасибо вам, – тихонько отозвалась я, глотая слезы.

Я хотела верить в это, хотела надеяться на лучшее, но просто не могла отважиться на такое! Меньше всего мне хотелось разочаровывать доктора Бьянкоспино, и я ответила:

– Мне… мне нужно подумать. Я очень устала, мне хочется прилечь и немного отдохнуть, я обязательно обдумаю все, что вы сказали мне и… и потом приму окончательное решение.

Он взял меня за плечи и, повернув лицом к себе, пристально посмотрел мне в глаза. Я чувствовала, что в душе его пылает настоящий огонь, чувствовала, как сильно он хочет, чтобы я продолжала жить, боролась за свою жизнь и победила, пускай и такой дорогой ценой. Он поднял руку и погладил меня по мокрой от слез щеке.

– Поверьте! – настойчиво прошептал он. – Доверьтесь мне!

Он взял меня за руку и подвел к кровати. Затем он развернул меня к себе спиной, распустил шнуровку моего корсета, и мои юбки, соскользнув на пол, стали напоминать огромный цветок. Я удивилась, что он не позвал Пирто, а решил сам помочь мне раздеться, впрочем, лекарям не раз приходилось снимать одежду со своих пациенток, так что я не стала ничего говорить и доверилась его уверенным, ловким рукам. Он поддержал меня под руку, я переступила через лежавшее на полу платье и села на кровать. Тогда доктор опустился передо мной на колени, снял с меня розовые туфли и приподнял подол моей сорочки, чтобы развязать розовые же шелковые подвязки и стянуть с меня чулки. Затем он вынул из моих волос шпильки, удерживавшие арселе, и помог мне лечь, укутав покрывалом мои ледяные ноги. Лекарь сел рядом со мной и молча смотрел на меня, гладя по волосам, жидким золотом расплескавшимся по подушкам. Потом он отвернулся и стал готовить на прикроватном столике какую-то смесь. Плеснул вина в кубок и добавил туда знакомый мне горький белый порошок из толченых маковых головок, предвестник ставших привычными для меня дивных грез. Как же сильно я хотела, чтобы боль хоть немного притупилась, но как же я ненавидела это снадобье за то, что от него страшно путались мысли и кружилась голова! Как же больно потом мне было возвращаться в суровую действительность из волшебного мира снов! На этот раз он добавил больше порошка, чтобы усилить воздействие снадобья и чтобы я могла отдохнуть подольше, и мне захотелось поскорее испить чудодейственный эликсир. Я потянулась за кубком, с жадностью осушила его, позабыв об обжигающе горьком вкусе, и снова откинулась на подушки, прикрыв глаза.