Читать книгу "Далекие часы - Кейт Мортон"

Я разрывалась между «Спасибо» и «Пошла ты к черту» и в качестве компромисса прохладно улыбнулась.

— У нас мало знакомых, — выдохнула она, — почти никого не осталось. Когда вы явились с визитом и эта Кенар сообщила мне, что вы работаете в издательском бизнесе… ну, я задумалась. А потом вы обмолвились, что у вас нет ни братьев, ни сестер.

Пытаясь проследить ее логику, я кивнула.

— И тогда я решилась. — Она снова затянулась сигаретой и устроила целое представление из поисков пепельницы. — Я знала, что вы будете непредвзяты.

С каждой секундой я ощущала себя все более глупо.

— Непредвзята насчет чего?

— Насчет нас.

— Мисс Блайт, боюсь, я не понимаю, какое отношение это имеет к статье, которую мне поручили написать, к книге вашего отца, к вашим воспоминаниям о ее публикации…

Она нетерпеливо взмахнула рукой, и пепел упал на ковер.

— Никакого. Никакого. Это не имеет к ним никакого отношения. Это имеет отношение к тому, что я собираюсь вам рассказать.

Не тогда ли у меня по коже побежали зловещие мурашки? Или просто порыв холодного осеннего ветра просочился под дверь и дернул замок, так что ключ упал на пол? Перси не обратила на него внимания, и я попыталась последовать ее примеру.

— К тому, что вы собираетесь мне рассказать?

— К тому, что необходимо исправить, пока не слишком поздно.

— Слишком поздно для чего?

— Я умираю, — заявила она, моргнув с привычной холодной откровенностью.

— Мне очень жаль…

— Я стара. Так устроен мир. Я не нуждаюсь в вашей жалости.

Ее лицо изменилось, словно тучи набежали на зимнее небо, скрыв последние остатки солнечного тепла. Она выглядела старой, усталой. И я поняла, что она не врет: она действительно умирает.

— Я схитрила, когда позвонила издателю и попросила назначить вас. Мне жаль, что я обидела того парня. Не сомневаюсь, что он прекрасно поработал. Он настоящий профессионал. И все же я не смогла придумать ничего другого. Я хотела, чтобы вы приехали, и это был единственный способ.

— Но почему?

В ее манерах появилось нечто новое, настойчивость, которая мешала мне дышать полной грудью. Затылок покалывало от холода, и не только от него.

— У меня есть история. Я единственная, кто ее знает. Я расскажу ее вам.

— Почему? — чуть слышно шепнула я, откашлялась и повторила: — Почему?

— Потому что ее нужно рассказать. Потому что я ценю точные сведения. Потому что я не могу больше носить ее в себе.

Мне почудилось, или она взглянула на чудовищ Гойи?

— Но почему вы остановились на мне?

Перси моргнула.

— Потому что вы та, кто вы есть. Потому что вы дочь своей матери.

Она едва заметно улыбнулась, и мне показалось, что она извлекает определенное удовольствие из нашей беседы; возможно, из власти, которая коренилась в моем невежестве.

— Это выбор Юнипер. Она назвала вас Мередит. И тогда я обо всем догадалась. И тогда я узнала, что мне нужны именно вы.

Кровь схлынула с моего лица, и я испытала стыд, подобно ребенку, уличенному во лжи учителю.

— Извините, что молчала об этом; просто я думала…

— Ваши резоны меня не интересует. У всех есть свои секреты.

Остаток извинения я проглотила прежде, чем он слетел с моих губ.

— Вы — дочь Мередит, — заговорила она быстрее, — а значит, вы все равно что семья. А это семейная история.

Я ожидала чего угодно, но только не этого, и была сражена; внутри меня вспыхнула радость за мать, которая любила это место и столько времени считала себя отвергнутой.

— Но что мне делать с ней? — воскликнула я. — В смысле, с вашей историей.

— Делать?

— Я должна ее записать?

— Нет, незачем. Не надо записывать, просто постарайтесь все исправить. Я доверюсь вам в этом отношении… — Перси наставила на меня острый палец, но суровость жеста ослабило спокойное выражение лица. — Я могу вам довериться, мисс Берчилл?

Я кивнула, хотя ее поведение внушило мне мрачные предчувствия касательно того, о чем именно она меня просит.

Казалось, она испытала облегчение, ее самообладание дрогнуло лишь на мгновение и тут же вернулось.

— Ну хорошо, — резко произнесла она, обратив взгляд к окну, из которого выпал и разбился ее отец. — Надеюсь, вы сможете обойтись без обеда. У меня нет лишнего времени.

Рассказ Перси Блайт

Перси Блайт начала с предупреждения.

— Я не рассказчица, в отличие от остальных. — Она чиркнула спичкой. — У меня всего одна история. Слушайте внимательно; я не стану повторять. — Она прикурила и откинулась на спинку кресла. — Говоря, что это не имеет никакого отношения к «Слякотнику», я была не совсем точна. Так или иначе, моя история начинается и заканчивается этой книгой.

Ветер просунул щупальце в каминную трубу, дразня пламя. Я открыла записную книжку. Перси считала, что это лишнее, но меня терзала странная тревога, и я отчасти успокоилась, спрятавшись за практичностью кремовых в черную линейку страниц.

— Отец однажды обмолвился, что искусство — единственная форма бессмертия. Он любил подобные фразы; полагаю, вслед за собственной матерью. Она была одаренной поэтессой и поразительной красавицей, но холодной как лед. Она могла быть жестокой. Не намеренно; талант делал ее такой. Она внушила моему отцу множество странных идей. — Перси скривилась, умолкла и разгладила волосы на затылке. — В любом случае, он ошибался. Есть и другая форма бессмертия, намного менее желанная и более бесславная.

Ожидая, что она назовет эту форму бессмертия, я чуть наклонилась вперед, но тщетно. В то ветреное утро я начинала привыкать к ее внезапным сменам темы, к тому, как она проливала свет на определенную сцену, возрождала ее к жизни и тут же резко переводила внимание на другую.

— Я совершенно уверена, что мои родители были некогда счастливы, — продолжала она, — до того, как мы родились. На свете существуют два типа людей: те, кто любит общество детей, и те, кто не любит. Мой отец принадлежал к последним. И полагаю, он сам немало удивился силе своей любви, когда появились мы с Саффи. — Перси взглянула на офорт Гойи, и на ее шее дернулся мускул. — Он был совсем другим человеком, когда мы были маленькими, до Первой мировой войны, до того, как написал эту книгу. Он был необычным человеком для своего времени и класса. Понимаете, он обожал нас… не просто испытывал нежность; он черпал в нас радость, а мы — в нем. Мы были испорченными детьми. Испорченными не подарками, хотя в них не ощущалось недостатка, а его вниманием и верой. Он считал, что мы неспособны поступать неправильно, и потакал нам во всем. Вряд ли подобное обожание может пойти детям на пользу… Стакан воды, мисс Берчилл?