Читать книгу "Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации - Бен Уилсон"

* * *

В начальных кадрах сериала «Клан Сопрано» Тони Сопрано выезжает из тоннеля Линкольна. В зеркале заднего вида можно заметить панораму Манхэттена; город исчезает по мере того, как Тони едет дальше по платной магистрали Нью-Джерси. Подобно любому жителю пригорода, который постоянно ездит одним маршрутом, он устало забирает талон из окошка кассы. И подобно любому жителю пригорода, он прекрасно знает, что ждет его дальше: вынесенные за пределы города бизнес-парки, умирающие промышленные предприятия, спирали хайвеев, аэропорт, торговые центры пригорода, выцветшие домики постройки 1950-х. Более старые здания уступают место рядам современных пригородных жилищ, пока наконец Тони не паркуется перед своим семейным просторным особняком 1990-х, который выглядит так, словно его только что бросили посреди сельской местности.

Начальные кадры «Клана Сопрано» – то, что урбанистические географы именуют трансектом, поперечным разрезом от центра города до периферии, который открывает набор социальных и физических местообитаний. Путешествие Тони по расползшимся пригородам – это странствие через слои истории. Каждый город можно прочитать таким образом, как ландшафт, который открывает последовательность эпох, тот неостановимый, постоянный, насильственный поток изменений, в котором существуют мегаполисы.

В тот августовский день, когда я посетил Лейквуд и Комптон, я ехал через городской пейзаж, созданный и переделанный в бурном конце XX века. Лейквуд, некогда квинтэссенция «синих воротничков», ныне один из наиболее расово сбалансированных районов США: 41 % белых не испанского происхождения, 8,7 % афроамериканцев, 16 % азиатов и 30 % латино.

Историю Лейквуда определила геополитика второй половины ХХ века. Рожденный экономическим бумом 1950-х и поддержанный высокими федеральными затратами на оборону во время холодной войны, после падения Берлинской стены он увидел резкое сокращение хлебных местечек в военной индустрии. После развала Советского Союза безработица накрыла практически весь Большой Лос-Анджелес, но по Лейквуду она ударила особенно остро. Городок познал славу в 1950-х, когда он стал иконической пригородной утопией. Он снова сделался знаменитостью в 1993-м, теперь уже как символ пригородной антиутопии; тут за многочисленные изнасилования и сексуальные преступления была арестована банда старшеклассников, известная как «Ватага Шпор». Неожиданно Лейквуд превратился в образ социального распада в пригородах – семейной дисфункции, одичавших тинейджеров и сексуального разбоя, – когда члены банды кочевали по страницам таблоидов и ТВ-шоу[511].

Лейквуд отражает те «русские горки», по которым прокатилась Америка после Второй мировой, взлеты, падения, деиндустриализацию и увядающий пригородный энтузиазм. Урбанистическая топография Лос-Анджелеса подобна эволюционирующему организму, который адаптируется к внешним стимулам геополитики и глобализации. Можно также уподобить ее огромному пляжу, на котором волны приливов и отливов изменяют береговую линию, создавая лоскутное одеяло постоянно трансформирующихся сообществ. Сила этих могущественных приливов очевидна, когда рассматриваешь пригородный ландшафт. Последствия деиндустриализации, крушения Советского Союза и подъема Азии хорошо видно из окна автомобиля.

Комптон, шаблон афроамериканского гетто, увидел значительный рост популяции мексиканцев в 1980-х; они стали большинством в 1990-х. Если поехать дальше на север, в Хантингтон-Парк, то дорожные знаки окажутся на испанском, – отражение драматического сдвига, который этот пригород претерпел между 1975-м и 1985-м, когда район, населенный белыми представителями рабочего класса, на 97 % превратился в латиноамериканский. Многие переехавшие в Хантингтон-Парк ранее жили в barrios[512] восточного Лос-Анджелеса или даже в центре города. Они сочли, что быть владельцами или арендаторами пригородного дома выгоднее, а набор мелких предприятий, удовлетворяющих потребностям мексиканского сообщества, – великолепный пример предпринимательства.

Есть определенный шаблон: постоянный отток людей из находящегося в упадке пригорода в новые пригороды улучшает социально-экономическую обстановку и обеспечивает лучшие стандарты жизни на новом месте. Афроамериканцы уезжали из мест, подобных Комптону, туда, где видели лучшие возможности, например в Сан-Фернандо, Сан-Бернардино или Риверсайд. Их место поближе к центру занимали мигранты, прибывшие после 1960-х: люди из Мексики, Центральной и Южной Америки.

Все это стало возможным благодаря изменениям, которые затронули глобальную экономику. Лос-Анджелес стал экономическим центром азиатско-тихоокеанского региона, штаб-квартирой многочисленных финансовых корпораций. Традиционная промышленность ушла, зато пробудились сфера услуг и высокотехнологичная индустрия, а порты Лос-Анджелеса и Лонг-Бич стали воротами для импорта автомобилей, электроники и пластиковых деталей из Китая, Гонконга, Японии, Вьетнама, Южной Кореи и Тайваня. В условиях постиндустриальной экономики социальная структура города приняла форму песочных часов: много богатых людей вверху, не так много среднего класса и огромная низкооплачиваемая масса мигрантов, создающая основу. Новой экономике требовалась дешевая, неквалифицированная, лишенная защиты профсоюзов рабочая сила: садовники, уборщики, водители, нянечки и рабочие на фабриках одежды. По переписи 2010 года 47,7 % населения округа ЛА были испаноговорящими; белых не-испанского происхождения было всего 27,8 %[513].

В изменениях, которые придали новую форму популяции Лос-Анджелеса, нет ничего особенно уникального. По всем Соединенным Штатам пригороды становились более диверсифицированными. К концу ХХ века самыми быстрорастущими группами в пригородах были латино, афроамериканцы и азиаты. Кроме того, около 50 % свежих мигрантов сразу поселялись в пригородах, не задерживаясь в центре города. Иными словами, пригороды становились более городскими по характеру, они отражали разнообразие глобализированного метрополиса.

Городской ландшафт формируется различными группами людей, которые занимают его, живут в нем и уезжают из него. В конце ХХ века этот постепенный процесс невероятным образом ускорился. Из Хантингтон-Парка на машине не так далеко до Монтерей-Парка в долине Сан-Габриэль. Это тихое место с низкой плотностью населения выглядит поселком, как многие американские пригороды; но эта банальность позволяет понять, как именно города подверглись стремительным изменениям. Монтерей-Парк – и большая часть Сан-Габриэль – представляет не только микрокосм современной урбанистической революции, но и глобализацию во всей красе.