Читать книгу "Удар "Молнии" - Сергей Алексеев"

— Нет, я сказал правду! — Оруженосец испуганно завертел головой. Позавчера там были, гранатометы принесли и радиостанцию… Вы домой меня отпустите? Я знаю, как идти, один доберусь… Мне же недалеко, до Воронежской области!..

— Я вас обоих отпущу, — пообещал Грязев. — Война же кончилась, можно идти домой.

— Только по отдельности! Я его боюсь! Он насильно меня водил с собой, потому что радистом был и чеченский знаю. Говорить не могу, но все понимаю…

— Вот горе-то горе, — вздохнул Саня. — Ладно, отпущу по отдельности…

Вероятно, от радости, доверчивый оруженосец потерял бдительность, вышел из-за спины. Да и сам Грязев сплоховал, отвлекшись на спецназ под Умаром — «ковбой» не упустил мгновения. Показалось, он лишь едва коснулся спины своего приятеля — ножа Саня не заметил, — а тот вдруг ткнулся головой в грудь, вцепился руками в плащ и стал медленно оседать.

— На тебе, падла! — чуть запоздало прохрипел «ковбой».

Грязев выбил у него нож из левой руки — вероятно, потому и не заметил вовремя, что следил больше за правой, сбил на землю.

— Ты что сделал, сволочь? Зачем ты его?!

Он перевернул оруженосца — измазался в крови. Тело его мелко подрагивало в агонии, сжимались и разжимались кулаки…

— Знал бы — раньше замочил! — выдавил «ковбой». — Жалел гада…

Саня вытер руки о траву, встал над убитым, не спуская глаз с «ковбоя».

— Сумасшедший!.. Это же был человек! Понимаешь?

— Это — не человек! — выкрикнул тот. — Это скотина, раб! Раб по жизни и по духу!

Удар был профессиональный, точно под левую лопатку, в сердце. Смерть эта не то чтобы потрясла, а как-то возмутила, озлила Грязева чувством собственной вины, как было там, на Балканах, когда он сам резал выняньченных своими руками диверсантов.

— Прости, брат, — сказал он мертвому. — Война есть война…

«Ковбой» отчего-то присмирел, сидя неподалеку на земле, в сумерках вдруг пропали его блистающие огромные глаза и белело только узкое тонкое лицо.

— Уходи! — приказал Грязев. — Похорони… товарища и уходи.

— Оружие отдашь? — минуту помолчав, спросил он.

— Нет, не отдам! Иди домой! Хватит, навоевался.

Это он пропустил мимо ушей, встал.

— Ну и хрен с тобой, не отдавай. Что я, в Чечне оружия не добуду?

— Я сказал — иди домой! — приказал Саня, хотя чувствовал, что это бесполезно.

Парень снова сел, искоса глянул на мертвого.

— Он был раб!.. Пятнадцать месяцев назад дезертировал, паскуда. Продал автомат духам и удрал. Они же его и поймали… И сделали рабом! Потом что он был по жизни раб! А я хотел сделать из него человека… Ты меня слышишь?

Грязев молчал, и это заставляло «ковбоя» оправдываться.

— Он, падла, целый год добровольно жил в рабстве! Говорит, даже ночью не охраняли… Он, сука, всех нас опозорил! У духов коронка — иметь русского раба! Который работает и не убегает. Они их как скотину продают, отдают за долги, меняют… Честное слово, думал, человеком сделаю! А из раба человек уже не выходит… Я его же у духов отбил. Везли менять на какого-то чеченца, который в Моздоке сидит… Он, паскуда, дезертировал, да еще и к мамке привезут? А потом еще женится, потомство даст?! Ну, что ты молчишь? Скажешь, я не прав?

— Ты тоже дезертир, — мрачно отозвался Саня. — Так что помалкивай.

— Кто? Я — дезертир? — взорвался «ковбой» и снова заскрипел зубами: с нервами у него было совсем плохо…

— Войска вывели, а ты здесь…

— Надо мне, потому и здесь, — все-таки справился с собой вояка, но хватило ненадолго. — Мочить их буду, пока жив! Пока всех не уничтожу лично, своей рукой. Пока последнего не урою!

— Всех не уроешь, потому что с нервами у тебя совсем худо.

— Я два раза Гудермес брал!

— Ну и что?

— Как — что? — вдруг изумился он. — Два раза брал! Гудермес! Какие тут нервы? Тем более, во второй раз у меня… Духам положена кровная месть, а нам что? А мне что?! И я буду мстить. Пока всю эту банду не перережу. Как я пойду домой, сам подумай?

— У тебя что, брат погиб? — спросил Саня. «Ковбой» несколько минут ковырял землю и осторожно, чтобы не слышали, швыркал носом.

— Не брат… Брата у меня нет. Отец. Его раненого в плен захватили, когда во второй раз брали Гудермес. Ладно бы просто убили… Над телом надругались… Я нашел, кто, всех по именам знаю, всю банду. Трем отомстил. Еще пятеро по земле ходят.

— Отец был офицером?

— Да нет, рядовой. В одном отделении были… Приехал за мной. Помнишь, московские ублюдки подхватили душманскую кампанию, чтоб родители детей из Чечни забирали? Ну вот, батя и прилетел сюда, с матерями. Уговаривать, — он довольно быстро успокоился — тайно выплакался. — А посмотрел, что творится, и остался. Заключил контракт. Полгода вместе воевали. Он тоже когда-то в десантуре служил срочную… На моих глазах взяли. Меня тоже ранило, девять осколков достали… Патроны кончились, падла! Последнюю гранату кинул… и не докинул, только самого оглушило.

— Не знаю, что сказать тебе, брат, — помолчав, вздохнул Грязев.

— Не знаешь — не говори! — отрезал «ковбой».

— Мой тебе совет — иди домой. Убьют — не станет у твоей матери ни мужа, ни сына.

— Отомщу, — уйду.

— Да убьют же тебя, дурак!

— Не убьют! — уверенно заявил он. — Бог за меня, чую, как оберегает. Столько раз смерть отводил…

— А как потом жить-то тебе? Он понял, о чем речь, встал, потоптался, снова искоса глянул на мертвого раба.

— Не знаю… Но в третий раз на Гудермес не пойду. Лучше на Москву. За эту войну еще надо отомстить. Только не знаю пока, кому именно. Конкретных имен не знаю. Но я обязательно узнаю!

Грязев бросил ему под ноги автомат, сел, обхватив голову руками, зажал уши — то ли в пространстве, то ли в нем самом что-то тоненько, с однообразным переливом, зазвенело — эдакий серебряный колокольчик, напоминающий жаворонка в весеннем небе. Только надсадно, навязчиво, как звенит при кессонной болезни…

Глава 2

Он больше никого не брал в плен, даже если была возможность и противник сам сдавался на милость победителя. Верить на этой войне оставалось только самому себе, ну еще, может быть, собственной удаче, которую он предчувствовал, как одинокий матерый волк, вышедший на охоту в нужное время и определенное место. Тем более, брать в плен Кастрата второй раз не имело никакого смысла, даже если бы он раскололся и выдал все свои московские и зарубежные связи. Глеб уже не нуждался в информации, поскольку не рассчитывал больше продолжать войну. Он успокаивал себя, что эти последние штрихи двухлетней битвы — не месть и не террор, а просто акты возмездия: всякий виновный обязан на себе испытать неотвратимость наказания. Последним из осужденных Головеровым оставался депутат Госдумы, после вывода войск не выезжавший из Чечни. Личный друг Диктатора, когда последнего настигло возмездие, внезапно пропал с экрана телевизора, где появлялся раза по три на дню, освящая своим словом самые разные события, и это его нелегальное положение говорило о многом. Например, о том, что через него осуществлялась прямая связь официальных властей в России с Диктатором — переговоры, консультации, взаимный обмен информацией.