Читать книгу "Край вечных туманов - Роксана Гедеон"

У меня были деньги, и я быстро договорилась с новым тюремщиком. Он принес нам молока и белого хлеба с куском сыра бри, потом предоставил подушки, более плотно набитые соломой, и бумагу с чернилами. Есть мне хотелось ужасно. И по мере того, как все больше времени проходило с того часа, когда я решила заставить себя забыть о случившемся, жгучая боль унижения становилась глуше. Отставив выпитый стакан, я вздохнула.

– Мне здесь не нравится, – заявила Аврора, уписывая за обе щеки хлеб. От молока у нее остались белые «усы». – В Люксембурге я уже успела кое с кем познакомиться, а тут одни чужие.

– Чужие? – переспросила я.

– Да. Да и детей здесь нет, мне не с кем дружить.

– Боже мой, – прошептала я, – ты уже воспринимаешь тюрьмы просто как новое место жительства.

– Тебя больше не заберут, мама?

Я нежно поцеловала ее.

– Не знаю, маленькая. Не знаю.

Я не могла сказать ей правду, но не могла и солгать, ведь рано или поздно наступит последний момент. Нас увезут в Трибунал, а Аврора останется одна.

Прошло несколько дней, и тюрьма Ла Форс стала для нас такой же привычной, как и Люксембург. С Ла Форс у меня были связаны самые страшные воспоминания. Я была здесь уже в третий раз. Первый – после бегства королевской семьи в Варенн, в 1791 году. Тогда меня вызволил Клавьер и ограбила Валери. Второй – после падения королевской власти. Тогда я видела кровавые ужасы сентябрьских избиений в тюрьмах и сама спаслась благодаря лишь счастливой случайности. У меня до сих пор перед глазами возникал залитый кровью двор Ла Форс, груды трупов, безумная толпа, выматывающая внутренности из тела принцессы де Ламбаль и жадно вдыхающая кровавые испарения.

Теперь, в 1794 году, избиения перестали быть стихийными, но приобрели четкий, размеренный, быстрый характер благодаря орудию убийств – Трибуналу.

Я не знала, долго ли нам ждать отправки в это заведение. Сен-Жюст что-то говорил о том, что мне на время оставят жизнь. Возможно, они с Робеспьером нуждаются в каких-то свидетелях, чтобы сокрушить Дантона. Когда Дантон будет уничтожен, необходимость во мне исчезнет. Но, может быть, произвол Комитета дошел до такой степени, что свидетели ему не нужны. Тогда меня могут отправить на гильотину в любую минуту.

Я старалась не думать об этом. Целыми днями мы сидели в камере, перезнакомились со всеми ее обитателями, узнали, кого тут считают доносчиками и шпионами, внедренными сюда властями. Я гуляла во дворе, стирала белье, брала у заключенных книги и читала. Я старалась не брать ни любовных, ни галантных мелодрам, ни эротической поэзии версальского рококо – ничего, что могло бы напомнить о прошлом и причинить мне сильную боль. Я читала только невероятные приключения и описание путешествий капитана Кука… Аврора слушала, затаив дыхание и открыв рот. Изабелла по вечерам продолжала свои поиски хороших любовников и, кажется, небезуспешно.

Возвращаясь, она вела долгие разговоры на темы любви.

– Невероятно, но самым печальным фактом является то, что ни один мужчина из пятидесяти не имеет ни малейшего понятия об умении любить. Это настоящее бедствие! Я знала всяких мужчин, и так мало настоящих! Я знала таких, которым вообще было безразлично все, кроме их собственного удовольствия, – это самый худший и бесчувственный сорт. Я знала даже таких глупых мужчин, которые покидали меня как раз тогда, когда я только-только начинала испытывать удовольствие!

Я слушала эти рассуждения молча. У меня после случая с Сен-Жюстом возникло даже некоторое отвращение ко всему мужскому племени и его домогательствам.

– Год назад был любопытный случай, – говорила Изабелла. – Я была в Лондоне. На приеме у леди Говард меня познакомили с человеком, который показался мне восхитительным. Он был красив, умен, внимателен, – у меня начинала кружиться голова… Он так томно целовал мне руки, что к концу вечера я приняла решение о том, как проведу ночь. Он вызвался разыскать мою карету, и мы, конечно же, уехали вместе. Я с трудом могла дождаться, когда увижу все его остальные хитрости. Остальные! Как только за ним закрылась дверь спальни, он быстро разделся, набросился на меня и, три раза взяв, тут же отвалился и заснул. Ни одного слова не было сказано. Ни одного обольстительного движения – представляете, милая? Столько всяческих ухищрений для того, что я могла сделать гораздо лучше сама с собой… Очень немногие мужчины любят женщин.

Не обращая внимания на Аврору и нисколько не умаляя степени откровенности своих речей, она продолжала:

– Да, очень немногие… Они не считают нас друзьями, мы недостойны этого. Что может быть дружелюбнее, чем делить с кем-то постель? А тот, мой тупой любовник, – он не пришел, как друг, для откровенного и приятного обоим наслаждения. Никто не может обойтись со своим другом так презрительно. Друзья стараются сделать друг друга счастливыми… И конечно, больше, чем где-либо, это необходимо в постели… Но все это только слова. Неудивительно, что, когда женщине удается найти хорошего любовника, она лишь улыбается и благоразумно держит язык за зубами.

– Ну, вы не только улыбались, – проговорила я. – Вы сказали мне о своем герцоге… Герцоге дю Шатлэ.

– Сказала только вам. Я знала, что вы не станете мне соперницей. Разве что сам Александр обратил бы на вас внимание.

– Вы считаете меня настолько неопасной и неспособной?

– Нет. Я знаю, что вы из другой породы. Из той породы женщин, что гонятся за великой, светлой и вечной любовью.

– Уже не гонюсь, – прошептала я.

– Нет. Гонитесь. Мы с вами – два разных вида. Я для того, чтобы найти счастье, ворошу всю кучу, а вы выискиваете крупицы. Но, похоже, мы с вами обе не очень-то преуспели. Вот скажите на милость, Сюзанна, много ли раз за всю жизнь вы изведали настоящее счастье, истинную радость с мужчинами? С кем вы были счастливы и физически, и душевно?

Я долго молчала. Приходилось вспоминать все с самого начала. Роман с Анри де Крессэ, то, сколько воздушных замков я себе построила, и то, как неловко и грубо он дефлорировал меня, причинив и телесную, и душевную травму. Граф д'Артуа… Ну, это отдельный разговор. Потом были Франсуа и некоторые другие, с которыми я не была счастлива. С Гийомом Брюном я испытала наслаждение, но, скорее всего, то была лишь случайность, зависевшая только от моего собственного возбуждения, а сам он действовал торопливо и грубо. Лескюр… Он был добр ко мне, но все же эта связь не была яркой и испепеляющей. Я привязалась к нему, ибо рядом больше не было никого, кто бы защитил меня.

Оставался один граф д'Артуа – единственный, кого я могла вспомнить добрым словом. Мне даже не за что было его упрекнуть. После ночи с Анри в «Путеводной звезде» я была напугана и скованна, и я могла бы на всю жизнь остаться фригидной. Графу удалось преодолеть эту холодность. Он, может быть, не любил меня глубоко и преданно, но был неизменно нежен и внимателен ко мне. Мне было хорошо.

– Один раз, Изабелла, – прошептала я в порыве откровения. – С великолепным графом д'Артуа, первым версальским сердцеедом.