Читать книгу "Отель "Гонолулу" - Пол Теру"

— Такой, каким я был.

— А что значит «благотворный»?

— Который идет тебе на пользу, — пояснила Роз.

— Телигентно! — вздохнула Милочка. Она отлично улавливала интонации дочери и чуяла педантизм, но не могла усвоить урок этого педанта. Роз не раздражала ее, а вызывала изумление, словно Милочка глазела на невиданное уродство. Случалось, что страдавшие подагрой гости ковыляли через вестибюль, а Милочка провожала их взглядом от входа до лифта, буквально разинув рот.

— Как тот человек на пляже: он играл в песке и чуть было не погиб. Это хуже любого ужастика, потому что это было на самом деле, — сказала Роз.

Тот человек поправился и вернулся домой. Роз радовалась за него, но все так же цеплялась за установившийся ритуал, и еще много дней я продолжал подтыкать ей одеяло.

Нелегкое дело — угомонить столь живого ребенка. Я был так поглощен своими обязанностями в гостинице и вечерней возней с Роз, что о визите Дж. Ф. К.-младшего вспомнил, лишь когда тот уже покинул остров.

— Угадай, кто побывал у нас в городе? — намекнул Бадди.

Мне не хотелось затрагивать эту тему в разговоре с Милочкой, но как-то раз я все же отважился. В конце концов, мной двигало не праздное любопытство, ведь я знал (а Милочка не знала), что она приходилась Кеннеди сводной сестрой. Уроки подводного плавания Джону давал Найноа, приятель Милочки. Может, она виделась с ним?

Она улыбнулась, покраснела так, что и губы зарделись, и глаза вспыхнули, похорошела необычайно — неотразимая кокосовая принцесса.

— Какой он?

— Не помню, — ответила она.

76. Великая ночь Бадди

Когда наш богатый друг Ройс Лайонберг, строивший столько планов, покупавший титановые часы и новую машину, внесший аванс за африканское сафари (охота на горилл в Уганде), распространявшийся насчет того, как он счастлив, как влюблен в жизнь, какой прекрасный подарок готовит своей возлюбленной Рейн, племяннице Бадди, совершил тщательно спланированное самоубийство — ведь никак нельзя счесть случайностью смерть человека, который выезжает на обрыв над Пали и там удушает себя, зажав кончик галстука дверцей своего «Лексуса», — когда мы осознали это событие, Бадди перестал разглагольствовать о будущем и стал намного счастливее. Теперь его гораздо больше интересовало прошлое.

Помоги написать про мою жизнь, — попросил Бадди. Как-то раз он уже надиктовал мне одну историю с моралью: «Не дергай пса за член». Это только начало, говорил Бадди, еще столько всего надо рассказать. Ностальгическое настроение его красило. Теперь Бадди предпочитал общаться с людьми, готовыми напомнить ему, какие остроумные реплики он подавал, какие подвиги совершал. Бадди больше не планировал провести кампанию за сохранение конкурса полуобнаженных исполнительниц хулы, обзавестись собственной радиопрограммой, открыть казино на корабле за пределами территориальных вод или ресторан с вращающимся верхним этажом на вершине вулкана Коко-Хед.

— Нельзя загадывать на будущее, — говорил он. — Лайонберг сам напросился. Это бачи.

Так на местном наречии называется накликанная беда, проклятие, вызванное собственной неосторожностью.

Бадди теперь засыпал очень поздно, а порой и вовсе не ложился. Худшего постояльца в отеле «Гонолулу» не было из бара он уходил последним, в кафетерии ему никто не мог угодить, он шумел, все время чего-то требовал, а уж по части детских капризов ему и мадам Ма в подметки не годилась. Но он был тут хозяином, и я ничего не мог поделать.

Пьяницы вечно повторяют одно и то же — вот и Бадди произносил уже в третий или четвертый раз:

— Хочу танцевать.

Обычно по вечерам он накачивался так, что на ногах не стоял — какие уж тут танцы, — но я, подавляя зевоту, поддакивал. День был длинный, не хватало еще, чтобы Бадди пустился в воспоминания.

— Танцевать со Стеллой, — сказал он, поразмыслив.

Стелла умерла несколько лет назад. Я подумал, он собирается танцевать, сжимая в руке тот медальон в форме сердечка, где хранился прах Стеллы.

— Как думаешь, покойники нас видят? — спросил он.

Словно маленький ребенок, он нуждался в утешении перед сном, хотя для малыша час был поздноватый — четверть третьего по часам, висевшим в «Потерянном рае».

— Не знаю, видят ли. Может, им не нужно видеть, чтобы знать. Это на другом уровне.

Что я несу? Просто пытаюсь унять его тревогу. Бадди обдумал мои слова. Я знал: он вспоминает Стеллу. Пьяные слезы сверкали в его глазах.

Шепотом, припоминая, он заговорил:

— Как-то раз я вез Стеллу в город, и она попросила: «Остановись, купи мочи кранч», а я не захотел. Мы поспорили и проехали мимо. Я боялся опоздать.

Не понимая, к чему он клонит, я усердно кивал.

— Почему я не остановился? Мочи кранч, всего и делов-то, — склонившись над баром, он опустил на стойку стакан и вздохнул — печально, гнусаво. — А теперь она мертва.

В ту ночь, как часто бывало последнее время, он предавался сожалениям. На мой взгляд, никаких мемуаров из этого выйти не могло, но Бадди настаивал: я должен его выслушать и написать потрясающую историю его жизни.

Я сказал ему, словно напуганному, усталому ребенку:

— Думай о хорошем.

— Я могу рассказать тебе целый миллион всяких историй! — Но тут в бар вошла Мизинчик, и Бадди, помрачнев, сердито сказал: — Вон она, ветер мой попутный!

Сразу было видно: Мизинчик чем-то недовольна. Она скалилась, сжимая кулаки, лиловый тренировочный костюм обвис на худосочном тельце, острое личико, во впадинах которого всегда таились тени, ничего не скрывало — напротив, тени эти подчеркивали всякое настроение, в особенности плохое. Зачем она явилась в столь поздний час? Вынюхивала, не приударяет ли Бадди за какой-нибудь дамочкой?

— Не найти кликалку.

— Нажимай кнопки на телевизоре, — посоветовал Бадди, поворачиваясь к ней спиной.

— Тогда я вставать и вставать и вставать.

— Непреодолимая проблема, — фыркнул Бадди.

Она покосилась на слово «непреодолимая», будто на пролетевшую муху, дернулась, не понимая, что задело ее, и оскалилась еще сильнее. Милые бранятся…

— Найти мне кликалку.

— Я не стану писать тебе в задницу, даже если у тебя кишки загорятся, — предупредил Бадди.

Без четверти три. Вот-вот начнется очередной длинный день.

— Горничная потерять ее, — проворчала Пинки. — Дать мне диет-колу.

Трэн давно уже ушел домой. Это я должен был налить ей колу.

— Ничего ей не давай, пока не скажет «пожалуйста», — распорядился Бадди.

Я уже очень устал и нервничал, стакан ходуном ходил у меня в руке, кубики льда звенели. Мизинчик молча протянула руку.