Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

Флеров, самый молодой в плеяде русских ученых, несмотря на начавшуюся войну, в одиночку пытался добиться возобновления работ по ядерным исследованиям. Он писал письма авторитетным советским физикам-ядерщикам, настаивая на возобновлении исследований. Получив очередной категорический отказ, он обратился непосредственно к Сталину, предупреждая его о том, что другие страны уже ведут разработку ядерной бомбы, и настоятельно советовал возобновить такие работы в СССР: «Это письмо последнее, после чего я складываю оружие и жду, когда удастся решить задачу в Германии, Англии или США. Результаты будут настолько огромны, что будет не до того, кто виноват в том, что у нас в Союзе забросили эту работу»[727].

Флеров написал это письмо в апреле 1942 года. На следующий месяц Сталин созвал совещание ведущих советских ученых, чтобы выслушать их рекомендации. В совещании приняли участие: Абрам Федорович Иоффе, основатель Ленинградского физико-технического института; Виталий Григорьевич Хлопин, председатель Комитета по урановой проблеме при Президиуме Академии наук СССР; Петр Капица, ученик британского ученого новозеландского происхождения Эрнста Резерфорда, получивший затем, в 1978 году, Нобелевскую премию; Владимир Вернадский, основатель ленинградского Радиевого института. Как пишет Ричард Родс, автор книги «Темное солнце. Создание водородной бомбы», ученые единодушно подтвердили важность создания такой бомбы для Советского Союза. После раздумий Сталин произнес: «Надо делать»[728]. Но с практической реализацией пришлось подождать. Вести с фронта весной 1942 года приходили очень плохие. Вермахт брал страну в железные клещи. Вот-вот должен был пасть Сталинград, Ленинград переживал блокаду, его жители умирали от голода. Время для разработки научных проектов было самое неподходящее.

2 декабря 1942 года лауреат Нобелевской премии Энрико Ферми, американец итальянского происхождения, впервые получил в Чикаго цепную ядерную реакцию. Примерно через восемь недель об этом стало известно советским ученым, информация была немедленно доложена Сталину. Возможно, впервые с начала войны положение на фронте стало обнадеживающим: 11 февраля 1943 года после капитуляции фельдмаршала Фридриха Паулюса в Сталинграде Сталин приказал сформировать комитет по использованию атомной энергии в военных целях. Директором «уранового проекта» (как его стали называть) в 1943 году поставили Курчатова. Многие авторитетные ученые возражали против его назначения, ему тогда было лишь сорок лет. Но руководителю «Манхэттенского проекта», за развитием которого напряженно следила русская разведка, Роберту Оппенгеймеру, под чьим началом работали Энрико Ферми и Нильс Бор, было и того меньше – только тридцать восемь.

Поскольку все причастные к работе над атомным оружием в России понимали, насколько они отстают от западных коллег, Лаврентий Берия активизировал деятельность советской разведывательной агентуры в США и Великобритании. Курчатов и его коллеги крайне нуждались в последних данных, касающихся цепной реакции, и «довольно часто посещали» Берию в его кабинете на третьем этаже Лубянки, чтобы ознакомиться с поступающими туда данными разведки[729]. Опираясь на полученную от Берии информацию, к марту 1943 года Курчатов уже знал о местоположении семи важнейших ядерных исследовательских центров США и имена 26 ведущих ученых, работавших в этой области. К июлю советской разведке удалось похитить и доставить Берии 286 секретных документов по ядерным исследованиям. Курчатов приступил к созданию небольшого уранграфитового реактора, хотя не мог обеспечить существенного прогресса в этом направлении из-за дефицита графита и урана.

В октябре 1943 года Советский Союз попытался завербовать выдающегося датского физика-ядерщика Нильса Бора, когда тот находился в Лондоне. Ранее Бор занимал должность директора Института теоретической физики в Копенгагене, а в 1922 году стал лауреатом Нобелевской премии по физике за работу по изучению строения атома. Узнав о том, что немцы намерены загнать всех евреев в Дании в лагеря, британские агенты спрятали Бора в пустом бомбовом люке бомбардировщика «Москито», в котором обычно доставляли дипломатическую почту, и тайно вывезли ученого из Стокгольма в Лондон. Вскоре после прибытия Нильса Бора в британскую столицу сотрудник советского посольства передал ему письмо от ведущего советского физика Петра Капицы, в котором говорилось следующее: «Я хочу, чтобы Вы знали, что Вам будут рады в Советском Союзе, где будет сделано все, чтобы дать убежище Вам и Вашей семье, где сейчас мы имеем все необходимые условия для научной работы»[730]. Бор проигнорировал это письмо, хотя и не сообщил о нем ни американским, ни британским властям.

В феврале 1944 года Берия назначил легендарного куратора зарубежной шпионской сети Павла Судоплатова начальником новой самостоятельной структуры НКВД – отдела «С», отвечавшего за сбор, использование и доведение до нужных адресатов разведданных, касавшихся атомной проблематики. С этого момента никаких проблем с финансированием не возникало: всем сотрудникам отдела «С», как и группе физиков-ядерщиков, были предоставлены особые продовольственные пайки, медицинское обслуживание на высшем уровне, прекрасные квартиры, дачи и специальные карточки для приобретения товаров в спецмагазинах.

Однако ядерные исследования в Советском Союзе оставались на весьма низком уровне. В 1944 году команда Курчатова, работавшая в главной лаборатории, насчитывала лишь шестьдесят пять специалистов[731]. Урана катастрофически не хватало: только весной 1945 года советские физики-ядерщики впервые получат в свое распоряжение крупную партию урана (340 килограммов), захваченную в качестве трофея в германской научной лаборатории в Вене.

* * *

В Соединенных Штатах Рузвельта встревожило письмо Альберта Эйнштейна, в котором тот подчеркнул исключительную важность научных исследований по разработке атомной бомбы: шел еще только 1939 год. Инициатором такого письма стал Лео Силард, американский физик-ядерщик венгерского происхождения, ранее работавший с Эйнштейном в Германии. Именно Силарду принадлежит идея обратить внимание президента Рузвельта на важность для США создания атомного оружия. Силард написал это письмо вместе с другим американским физиком и математиком венгерского происхождения, Юджином Вигнером, занимавшим тогда должность профессора Принстонского университета, в то тревожное лето 1939 года, когда Сталин еще колебался, с кем заключить союз: с Британией или с Германией. В письме говорилось о реальной угрозе получения Гитлером атомной бомбы в результате успешной работы германских ученых в области ядерных исследований. Чтобы Рузвельт наверняка прочел это письмо, Силард попросил подписать его Эйнштейна, самого знаменитого в мире ученого. В начале августа Силард с отпечатанной на машинке окончательной версией письма в кармане, никогда в жизни не сидевший за рулем автомобиля, попросил своего приятеля Эдварда Теллера, американского физика-ядерщика венгерского происхождения, отвезти его на машине в Пеконик, Лонг-Айленд, где в то время жил Эйнштейн, чтобы получить его подпись. По словам Теллера, Эйнштейн с большим вниманием прочитал письмо и поставил под ним свою подпись. При этом сказал, что впервые ядерная энергия будет использована напрямую вместо непрямого использования через процессы на Солнце[732]. Передать письмо президенту Силард попросил Александра Сакса, друга Рузвельта и известного экономиста. Из-за осложнения международной обстановки Сакс смог попасть на прием к президенту только 11 октября, когда Рузвельт написал Калинину о необходимости проявления Советским Союзом сдержанности по отношению к Финляндии. В этот судьбоносный день Сакс, стремясь подчеркнуть всю критичность ситуации, зачитал письмо президенту. В письме, в частности, говорилось: