Читать книгу "Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы - Яцек Комуда"

Кинжал в руке Менделя обрушился на спину стригона, погрузился в нее, а Вийон вскрикнул, когда острие навылет прошло сквозь тело мертвеца, сильно и больно воткнулось в грудь поэта, прибивая его к доскам.

– В голову! – взвыл он, чувствуя, что не справится со всем этим, что еще минута – и он падет, бездыханный, на дно повозки, а прощальный реквием на его похоронах сыграет паршивый стригон, да еще и на его собственных воровских кишках. – В башку бей!

Мендель оказался понятливым. Ткнул сверху кинжалом в седую голову проклятого, но, учитывая его проблемы с точностью попадания, это чуть не стоило Вийону правого глаза.

– Кинжал, дай кинжал! – простонал поэт и протянул руку.

На этот раз они поняли друг друга почти без слов. Вийон хлестнул врага по шее, добавил еще, перерезая жилы и артерии, в которых почти не было крови; потянул голову противника вверх, а иудей схватил стригона за руку. Аж постанывая от усилий, поэт встал на колени, схватил противника за кафтан на груди, перебросил через борт и послал туда, где находили конец его побратимы.

А потом метнулся щучкой, чтобы перехватить вожжи…

Слишком быстро! Сбил их и сбросил вниз. Ремни соскользнули на брусчатку за несущимся конем, мгновенно попали под колеса, запутались…

Напуганный конь вильнул в сторону, чувствуя рывок. Вийон заорал, женщины пискнули тонкими голосами, а Кершкорфф завыл и закрыл глаза руками. Разогнавшаяся телега ворвалась боком в мрачную пасть ворот, свернула наискось, давя мертвяков, вставших у нее на пути… А потом с лязгом зацепилась за створку. Вийон услышал треск – к чертям собачьим полетели спицы колеса, потом почувствовал, как повозка заваливается набок, а конь взвизгнул, притянутый к левой оглобле, споткнулся, чуть не упал…

Разбитое колесо сорвалось с оси, повозка накренилась набок, кто-то закричал, когда на землю посыпались свертки и пакеты, Вийон ухватился за правый борт, и тогда дышло треснуло, повозка наехала на камень, затряслась, высекая искры железной осью по булыжникам, а потом накренилась и перевернулась.

Они вылетели наружу, словно дикие груши из корзины. Багровая волна боли застила Вийону взгляд, он уже не видел, как кувыркался и катился по склону. Услышал ржание коня, треск ломающегося дерева, крики, вопли и шум. Потом стало тихо и темно, как в раю, а в поле его зрения замаячила голова Кершкорффа.

– Убегут… господа рыцари! – выдохнул он. – Оставят нас проклятым… поляки.

Вийон не знал, что произошло потом. Но вдруг с ним рядом раздался топот копыт, кто-то подхватил его с земли, встряхнул, замелькали закованные в сталь фигуры. Мир распался на фрагменты церковной мозаики, чтобы сложиться вновь как разноцветный витраж в руках умелого мастера. Вот только цвета его оказались невеселыми. Наоборот, были они цвета дерьма и навоза. И темной, неспокойной красноты крови.

Человеческие фигуры и кони плясали вокруг поэта в ошеломляющем танце.

– Не уедем! – кричал Мендель. – Господа поляки, не оставляйте нас тут! Мы их не сдержим! Не сумеем!

Стригоны лавой валили на них из ворот, словно отборное войско госпожи Смерти или тевтонская солдатня в городской бордель после воскресной проповеди. Вийон заметил раскрытый рот Яна из Дыдни, блеск выстрелов из гаковницы, слышал свист арбалетных стрел. Скорее догадался, чем услышал, что кричит польский шляхтич.

– Езжай в Нагышбену! Приведи помощь! Положись на милость Божью, поспеши!

Вийон заметил, как Марчин поднимает коня на дыбы, разворачивается и гонит во тьму, опрокидывая все, что оказывается у него на пути. И как Жвикулис, уже без коня, поднимает вместе с Менделем всхлипывающих, рыдающих женщин, как гонит их перед собой к отдаленному строению, что величественно встает на фоне красного отблеска заката.

– В церковь! – крикнул ему Ян из Дыдни чуть ли не в ухо. – Идем в церковь! Там оборонимся! Они туда не войдут!

Вдруг рухнул барьер, отделявший Вийона от звуков. Мир ударил по чувствам поэта вонью дерьма, пота и крови, криками Кершкорффа, ржаньем лошадей и беспорядочным шумом, топотом ног множества стригонов.

– Я их задержу! – крикнул глухо Доброгост.

– Пойдешь с нами!

– Нет, господин! – слуга дернул рукав доспеха. Кольчуга его была пробита чем-то острым и порвана. На залитой кровью руке отчетливо видны были два кровавых следа от зубов.

– Цапнули меня, сучьи ублюдки! Не хочу превращаться… как тот… как Юрген. Немного их задержу!

– Доброгост, брат! – крикнул Ян из Дыдни. – Как это? Нету…

Доброгост привстал на колено, оперся на обнаженный меч. Ян из Дыдни, не сходя с коня, ударил его плоской стороной окровавленного меча по щеке, перекрестил его.

– Снес ты удар, но – больше ни одного! – сказал ломающимся голосом. А Вийон увидел на его щеке слезу. – Держись, пан брат!

Доброгост на миг обернулся к Вийону. Поэт увидел его печальные, уставшие глаза.

– Прости, франк, что назвал тебя вором. Прости мне грех мой. Я…

– Быстрее! – подгонял их Жвикулис. – Наверх! Уходим, пока целы!

Гнали на холм, словно безумцы, подгоняемые конными, чувствуя на загривках горячее дыхание волокущих ноги посланцев смерти. Каменная церковь, увенчанная невысокой башней, таращилась на них узкими, островерхими окнами из-за деревянной ограды, за которой виднелись в полумраке сотни кладбищенских крестов. Искали на погосте спасения от умерших. Вийону сложно было придумать нечто менее разумное. Но каменная святыня выглядела солидной защитой, что могла устоять не только перед атакой немертвых, но и перед всеми апокалипсисами, обещанными Святым Писанием, речами пророков и ворожбою хилиастов. А в особенности – перед нападением жестоких язычников мерзейшего султана Мехмеда, который вот уже много лет угрожал этой части мира, словно огненный дракон, посланный Господом карать за людские грехи.

Доброгост остался у развалившейся телеги и подыхающей лошадки. Ждал, пока вокруг него встанет лес протянутых рук, пока не окружат его проклятые. А потом неспешно побрел к стригонам, как уставший косарь, которого ждали пшеничные поля, не тронутые еще ни серпом, ни железом.

7. Последняя твердыня

Стали они колотить в окованные железом ворота церкви, пробудив по ту сторону неисчислимые отзвуки. Ожидали глухого молчания, однако ручка сразу со скрипом опустилась, щелкнули засовы и запоры, а потом одно крыло медленно отворилось. На пороге стоял призрак – по крайней мере, такое объяснение сразу же подсунула Вийону его гулящая, болящая, израненная душа при виде человека с выбритой тонзурой, в белой тунике и черной сутане, наброшенной на плечи. Мужчина всматривался в Яна из Дыдни, а потом сделал то, что всех удивило. Просто пал на колени и молитвенно сложил руки.

– Ступайте, благословенные Отца моего, – сказал. – Возьмите во владение царство, вам уготовленное от основания мира. Ибо пришел гнев Твой и время мертвых, чтобы были они осуждены.