Читать книгу "Петр Иванович - Альберт Бехтольд"

– Plenus venter![36] Нашему папаше этого не понять, он успел поднакопить жирку, покуда гостил в Швейцарии!

– Ах да, вы ведь недавно из Швейцарии! Что там слышно, все ли девятьсот девяносто девять конфедератов живы и здоровы?

Пастор смеется, он понимает юмор:

– Если бы вы раньше появились у нас с визитом, то получили бы плитку шоколада.

– Шо?.. шо-ко-ла-ду? Это слово я когда-то слышал и, кажется, даже знал его значение. Не напомните ли, что это такое?

– Он привез целую коробку, – сообщила младшая дочь, – всех сортов, и сгущенное молоко, и всякие вкусности. Но шоколад достался не нам, он отправился прямиком в сиротский приют.

– Как и должно! – отозвался пастор.

– Ах, нет же, говорите серьезно, неужели в Швейцарии еще есть шоколад? И его можно свободно купить?

– Сколько угодно, или, вернее сказать, насколько позволяет ваш кошелек. Прилавки в магазинах заполнены снизу доверху. Там нет недостатка даже в тех вещах, о которых мы здесь и в лучшие времена знали только понаслышке.

– И одежда? И белье? И обувь?

– Сколько пожелаете.

– Но с обувью все же туго?

– Нет, и ее полно, такой же красивой и добротной, как до войны. Вот, поглядите-ка!

– Ну, а как в остальном?

– Как может быть в стране, познавшей войну только с хорошей стороны!

– Это как же?

– А как вы думали? Они ведь только в выигрыше. Наживаются, жиреют. Да еще и недовольны всем больше, чем когда бы то ни было: только и слышишь жалобы да нытье. Подумайте только: швейцарцы – несчастные жертвы мировой войны!

Это он произнес так громко, словно говорил проповедь с амвона и его слушал весь мир.

Госпожа пасторша живо переводит разговор на другую тему:

– Ну что вы скажете о моем воскресном жарком, Петр Иванович?

В ответ Ребман вопросительно поднял брови.

– Ну же?

– Сказать ли правду, даже рискуя показаться нахалом?

С этими словами он поглядел в сторону старшей дочери.

– Да говорите же, мы ведь уже поели! Или не догадались?

– Я не только догадался, но знаю точно: мясо, которое мы здесь с таким аппетитом поедали и которое мне показалось нынче вкуснее, чем самое сочное телячье жаркое в старые времена, – так вот, это мясо еще неделю назад было облечено в лошадиную шкуру, по которой хлестал кнутом ломовой извозчик.

Не успел он договорить, как старшая дочь выскочила из-за стола, зажав рот носовым платком, и выбежала вон из столовой.

– Вот видите, – заметил Ребман, – далеко не всегда хорошо говорить правду!

Они встали из-за стола, по русскому обычаю поблагодарили за угощение и прошли в салон.

– Вы знаете толк в драгоценных камнях, Петр Иваныч? – спросил его младший сын пастора.

– Настолько, что могу сказать, драгоценные они или нет. А почему вы спросили?

Юноша в форме гимназиста достал из бумажника нечто, завернутое в шелковую бумагу, и протянул Ребману:

– Что вы об этом скажете?

Все молча сидят, вытянув шеи. Ребман знал, что младший сын пастора был доверенным посыльным у председательствовавшей в Красном Кресте дамы из высшего общества. «Неужели и они уже дошли до того, что вынуждены…» – подумал гость, когда взял в руки сверток.

Он аккуратно развернул многослойную бумагу, посмотрел и не смог удержаться от смеха.

Молодой человек – ему было восемнадцать, и он еще учился в гимназии – спросил:

– Какова их ценность?

Ребман ответил решительно, хотя и несколько зло:

– Достаточная. Стоит того, чтобы развернуть.

– Нет, скажите серьезно: какова их ценность?

– Вы желаете знать точную стоимость?

– Приблизительную, с округлением до сотен рублей. Говорите же! Только честно.

– Ну, хорошо, будь по-вашему. Придется мне еще раз сказать правду. Будем надеяться, что она не подействует так же, как мое заявление за столом. Они не стоят даже того, чтобы на них смотреть. Это уральские самоцветы, которых полно во всех магазинах. Пожалуй, это единственное, что еще не поднялось в цене: за сто рублей получите такого добра целый короб.

– Глупости! – возмутился гимназист.

А госпожа пасторша взволнованно спросила:

– Вы говорите всерьез или шутите над ним?

– Я совершенно серьезен. Наведите справки, если мне не верите, только в большом магазине, а не в лавке, где торгуют бижутерией! Или попробуйте на стекле: таким камнем, если он настоящий, можно легко разрезать толстую витрину. Желаете попробовать?

Когда он увидел, как они удручены его вердиктом, Ребман поинтересовался:

– Надеюсь, вы не совершили никакой глупости?

Нина Федоровна вздохнула:

– Вам остается только надеяться. – Она сделала знак Ребману и гимназисту и провела их в свою комнату. Плотно прикрыла за собой все двери. И строго спросила:

– Петр Иваныч, правда ли то, что эти камни ненастоящие?

Ребман немного помедлил:

– Они-то, может быть, и настоящие, но только «настоящие уральские». Это ясно даже ребенку.

– Выходит, мы хуже детей, – бросила Нина Федоровна в полном отчаянии.

– Но… Но вы же могли… Я просто отказываюсь в это верить!

– Уж поверьте! Мы их купили.

– Но, надеюсь, не слишком дорого?

– Кажется, слишком.

– Но скажите, ради всего святого, как это могло случиться?

– Как случается, когда не знаешь, где взять денег, чтобы хоть бы раз в неделю досыта поесть! Думаете, что я могу обойтись месячным заработком Павла Ивановича? Да его мне и на неделю не хватает!

– Да, но как к вам попали эти камни? Кто это вас так подкузьмил? Скажите точно: сколько вы за них выложили?

Нина Федоровна назвала невероятно высокую сумму, намного выше полной стоимости всего ребмановского табачного склада. Боже мой, она отдала за эти булыжники все свои личные сбережения!

Он только и смог сказать:

– Теперь я на Москве уже не единственный Болван Дуракович, – он так и не забыл Лене этого обидного прозвища. – Простите эту невольную колкость, на самом деле мне не до шуток, поверьте. Но скажите: сделки уже нельзя отменить? Деньги уже заплачены?

– Сам расскажи, как все было, – обратилась Нина Федоровна к своему отпрыску.