Читать книгу "Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Эдуард Власов"

На уровне мотивов можно установить некоторое сходство его с вагнеровским «Лоэнгрином» (см. 28.2). Главный сюжетообразующий элемент как оперы, так и фильма – приезд сильного, решительно настроенного на преобразование действительности чужака. В фильме главный герой Егор Трубников (актер Михаил Ульянов) приезжает после войны на свою родину, в село, где он родился и где его уже никто не помнит. Трубников одержим идеей возродить родной колхоз, поднять его из послевоенной разрухи и положить конец страданиям колхозников, что сопоставимо со стремлением опытного и могучего Лоэнгрина защитить Эльзу от нападок Фридриха и восстановить справедливость при дворе Генриха Птицелова. Вот, например, сцена выборов председателя колхоза, на пост которого баллотируется Трубников:

«Раменков стоя держит речь. Собрание состоит сплошь из женщин, если не считать парня на деревяшке и двух-трех подростков.

– Товарищ Трубников ваш односельчанин. С юных лет связал свою судьбу с Красной Армией, – говорит Раменков. – Он участник боев в Маньчжурии, под Хасаном и Халхин-Голом, штурма линии Маннергейма, участник Великой Отечественной войны… Товарищ Трубников награжден четырьмя боевыми орденами и пятью медалями! Инвалид Великой Отечественной войны, пенсионер, он по собственному желанию поехал на работу в деревню! Товарищ Трубников член Коммунистической партии с 1921 года…

– Надо же, какой человек, – слышится насмешливый женский голос. – Вот и кончились наши страдания!..

По собранию прокатывается невеселый смешок» (Ю. Нагибин. «Председатель», 1964).

После длительной и мучительной борьбы «дело Трубникова» побеждает.

Фильм имеет сходную с «Лоэнгрином» кольцевую композицию, построенную по схеме «приезд – отъезд»: в начале фильма ночью Трубников приходит в село, а заканчивается вторая часть сценария поездкой Трубникова по железной дороге в Москву в поисках справедливости (в вагоне он узнает о смерти Сталина); при этом сценарист нарочито подчеркивает сходство финала с первой сценой:

«И вот мы снова как бы возвращаемся к началу нашего повествования. Ночь. Околица деревни. Где-то тоскливо воет собака. Разбрызгивая сапогами мартовскую грязь, бредет человек с рюкзаком за плечами. Только сейчас он держит путь прочь от деревни и не один – рядом с ним женщина» (там же).

Особо, в связи с комментируемым высказыванием Митрича об ущербном и плаксивом председателе с «позорной кличкой» Лоэнгрин, стоит обратить внимание на увечность Трубникова – он инвалид войны, у него нет руки, и он еще вдобавок контуженный. В фильме он иногда пускает слезу.

Попутно отмечу в «Председателе» сходные с «Москвой – Петушками» ситуации: 1) «покидание столицы как источника зла и греха ради „одухотворенной“ провинции» – Трубников приезжает в родное село, оставив в Москве жену и квартиру; 2) «тяжелая болезнь малыша» – маленький сын Трубникова и одного из центральных персонажей, Надежды Петровны, тяжело болеет дифтеритом; Трубников проводит много времени у кроватки больного мальчика; мальчик умирает.

28.5 C. 66. Бог, умирая на кресте, заповедовал нам жалость, а зубоскальства Он нам не заповедовал. Жалость и любовь к миру – едины. Любовь ко всякой персти, ко всякому чреву. И ко плоду всякого чрева – жалость. —

Ближе других к данной идеолого-синтаксической конструкции – фраза из Льва Толстого, реплика Пьера Безухова в разговоре с Николаем Ростовым: «Тугендбунд – это союз добродетели, это любовь, взаимная помощь; это то, что на кресте проповедовал Христос» («Война и мир», т. 4, эпилог, ч. 1, гл. 14). Сходная фраза встречается и у Достоевского: «Христос заповедал мерить в ту меру, в которую и вам отмеряют» («Братья Карамазовы», ч. 4, кн. 12, гл. 14).

В Новом Завете имеется несколько заповедей Иисуса о любви:

«Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22: 37–40);

«Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполните то, что Я заповедую вам. Сие заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин. 13: 34; 15: 9–10, 12–14, 17).

Персть – библеизм, обозначает «плоть» или «пыль, прах»; встречается у Тютчева: «Нашу персть земля возьмет, / Имя славное нетленно» («Поминки (Из Шиллера)», 1851). «Всякое чрево» – также библейское: «Ибо заключил Господь всякое чрево в доме Авимелеха за Сарру, жену Авраамову» (Быт. 20: 18). Словосочетание «плод чрева» тоже из Библии. Одна из заповедей Моисея в адрес Израиля гласит: «Благословен плод чрева твоего, и плод земли твоей, плод твоих волов и плод овец твоих. С избытком даст тебе Господь, Бог твой, успех во всяком деле рук твоих, в плоде чрева твоего, в плоде скота твоего» (Втор. 28: 4, 30: 9). В других книгах Библии: «Вот наследие от Господа: дети; награда от Него – плод чрева» (Пс. 126: 3); «Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего!» (Лк. 1: 42). У Розанова есть: «Никогда, никогда не порадуется священник „плоду чрева“. Никогда» («Опавшие листья», короб 1-й).

О жалости уверенно рассуждал любимый Веничкой Тургенев:

«Мне жаль самого себя, других, всех людей, зверей, птиц… всего живущего. Мне жаль детей и стариков, несчастных и счастливых… счастливых более, чем несчастных. Мне жаль победоносных, торжествующих вождей, великих художников, мыслителей, поэтов… Мне жаль убийцы и его жертвы, безобразия и красоты, притесненных и притеснителей. Как мне освободиться от этой жалости? Она мне жить не дает…» («Мне жаль…», 1878).

А вот Розанов сомневался: «Есть ли жалость в мире? Красота – да, смысл – да. Но жалость?» («Опавшие листья», короб 1-й).

У Льва Толстого есть внутренний монолог смертельно раненного Андрея Болконского:

«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал Бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив» («Война и мир», т. 3, ч. 3, гл. 27).

И позже его же мысли в госпитале:

«Да, любовь… но не та любовь, которая любит за что-нибудь, для чего-нибудь или почему-нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все-таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Всё любить – любить Бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души» (там же).