Читать книгу "Метро 2035 - Дмитрий Глуховский"

– Быстро добрались. Может, и не очень большая доза, – сказал Артем Ане.

– Ладно, – ответила она.

Вылезли, прислушались… Где-то рычало вдалеке.

– Бегом.

Пробрались в вестибюль – Артем бросил последний взгляд сквозь пыль на плексигласе – преследуют? Нагнали?

Кажется, нет. Если и гнались, отстали.

Верхний гермозатвор открыт; надо вниз по эскалатору, на полсотни метров в глубину. Внизу – ни зги, но Артем эти ступени за год наизусть выучил. Илья споткнулся, полетел было уже носом в ступени и дальше – хребет ломать, еле его поймали.

Наконец ступени кончились. За короткой площадкой начиналась стальная стена – гермоворота. Артем вслепую и точно шагнул влево, с ходу нащупал на стене таксофонную трубку на металлическом шланге, первую из двух.

– Открывай! Это я, Артем!

Трубка глухая была, как будто провод оборван. Как будто он в один из тех домов снаружи звонил, а не на свою живую станцию.

– Слышите?! Это Артем! Черный!

Эхо от его голоса звенело в угольной пыли, в тоненьких металлических пластиночках. Другого звука в трубке не имелось.

Артем нашарил Анины пальцы. Сжал.

– Все нормально. Просто спят.

– Да.

– Когда ты уходила, все ведь было…

– Все в порядке было, Артем.

Илья Степанович трудно, громко дышал.

– Не надо так глубоко, – посоветовал ему Артем. – Фон же.

Повесил трубку. Снова снял. Приник к холодному пластмассовому кругу.

– Але! Это Артем! Откройте!

Никто не собирался им открывать. Как будто некому было.

Он подошел к стене, стукнул кулаком по железу. Плохо вышло, неслышно. Тогда вспомнил о револьвере. Взялся было за ствол, чтобы рукоятью врезать по стали. Одумался: вдруг заряжено? Вытащил барабан. Пощупал. Почему-то было в нем вставлено два патрона. Выдавил их, опустил в карман.

Стал бить наганом в железный занавес, как в колокол. Бомм! Бомм! Бомм!

Вставайте, люди! Просыпайтесь! Оживайте! Ну?!

Прижался ухом к стене. Есть кто?

Снова: бомм! Бомм! Бомм!

– Артем…

– Должны быть!

Опять схватил трубку, повесил на рогатину, снял.

– Але! Але! Это Артем! Сухой! Откройте!

Там нехотя что-то заворочалось.

– Слышите?!

Кашлянули.

– Открой ворота!

Наконец сказали:

– Какое еще, на хуй? Ночь!

– Никицка?! Открывай, Никицка! Это Артем! Открывай!

– Открывай, Никицка, жри фон. Да? Хуль ты там забыл опять?

– Открывай! Мы без защиты тут!

– А вот не хер потому что!

– Ну вот я отчиму скажу… Зараза ты…

Там сморкнулись.

– Ладно…

Железная стена лениво, равнодушно поползла вверх. Стал свет. Вошли в буферный отсек: краник в стене, шланг валяется. Еще трубка.

– Буфер открой!

– Сполоснись сначала! Дерьмо всякое тащить…

– Как? Мы голые тут!

– Мойтеся, говорят!

Пришлось обхлестать и себя, и Илью Степановича, и Аню холодной водой с хлоркой. На станцию вошли вымокшие и замерзшие. Пахнуло сразу навозом, свиньями.

– Спят все. Сухой спит. Ну и наряд у тебя.

– А нам куда?

– Палатка ваша свободна, – Никицка поглядел на них, продрогших цуциков, смягчился. – Ждали вас. Погоди, тряпок дам вам обтереться. И идите, лягте. Завтра утром разберешься.

Артем хотел заспорить, но Аня взяла его за руку, потянула за собой.

Правда, решил он. Вломился ночью без химзы с улицы, еще не хватало всю станцию перебудить. Точно примут за полоумного. Ничего, особой спешки нет. Пока от Полиса сюда доползет…

– Скажи только дозорным, чтобы чужих на станцию не пускали. И сверху, – он вспомнил про сгусток. – Сверху тоже чтобы никого больше. Хорошо?

– Доверься мне, – осклабился Никицка. – Чтобы я еще ради такого хоть раз проснулся!

– Ну все. А, и этого вот товарища определить надо куда-то, – Артем вспомнил на Илью Степановича. – Отчиму все объясню с утра.

Илья Степанович остался с Никицкой, похожий на брошенного пса. Но это не Артема была беда, не он этого человека приручал и не он его бросил.

Их палатка действительно была свободна. Никто на нее не позарился? Наверняка покушались уже, но Сухой отстоял. Полезно быть начальству хотя бы и пасынком.

Зажгли фонарик, поставили лампой в пол, чтобы соседей не будить. Переоделись в сухое, что было. Друг на друга голых не смотрели. Было стыдно и неловко. Сели на матрас по-турецки.

– Выпить осталось? – шепотом спросил Артем. – У тебя было.

– Осталось. Я докупала, – шепотом ответила Аня.

– Дай?

Пили по очереди, прикладываясь к сколотому горлышку. Брага была скверная, со злым духом, со взвесью на дне – но исправная. Отвинчивала вкрученную в плечи голову, ослабляла привычную уже судорогу в спине, в руках, в душе.

– Я поняла, что без тебя не могу.

– Иди сюда.

– Правда. Я попробовала.

Артем сделал большой глоток – не влезло в горло, ожгло гортань, закашлялся.

– После нашего разговора… в Полисе. Меня папаша твой отправил на Комсомольскую. Патроны красным подарить. Чтобы бунт… Там голодающие… Восстали. И… Я к ним туда попал случайно. К красным. Мы – все. Тысяч, не знаю сколько, народу. И их – из пулеметов. Мне там… Женщина какая-то… Меня попросила сына подержать. Лет пяти-шести. Я взял его на руки. Ее убило. И я подумал тогда: нам с тобой придется этого мальчика усыновить. И через минуту его тоже.

Аня забрала у него бутылку. Глаза у нее блестели.

– У тебя руки холодные.

– У тебя губы холодные.

Пили молча, по очереди.

– Мы теперь тут будем жить?

– Я им должен рассказать всем. Сухому. Всем. Нашим. Завтра. Спокойно. Первым, пока им другие все по-своему не рассказали.

– Думаешь, они тебе поверят? Они никуда не пойдут, Артем.

– Посмотрим.

– Прости.

– Нет. Не надо. Это я… Я.

– У тебя даже язык холодный.

– Зато у меня сердце горячее. А ты вся в мурашках.

– Давай сюда свое сердце. Хочу согреться.

* * *

Проснулись поздно – и одновременно.