Читать книгу "2017 - Ольга Славникова"

Крылов в смущении отвел глаза. Тут же он увидел на опухшем от воды стеклянном столике расквашенный бумажный лист, а на нем – горку мокрой сверкающей крупы. Не удержавшись, он встал посмотреть. Бриллианты, примерно от полутора до пяти карат, бросали на сырую белизну бумаги маленькое северное сияние; вода, не смачивая камни, дрожала на них, как роса. Некоторые по дисперсии света и качеству огранки были настолько хороши, что представляли собой скорее теоретические понятия, нежели материальные предметы; несомненно, это было наследство и наследие профессора Анфилогова, видевшего в вещах прежде всего теоретическую часть. И тут же Крылов, по фапетированию рундиста и по некоторым другим фантазийным элементам, опознал в профессорских теоремах камни собственной работы. Опять ему померещилось, будто Анфилогов где-то близко, буквально в этой комнате.

– Понимаешь, Василий Петрович точно не сказал, сколько бриллиантов он спрятал в аквариуме, – озадаченно произнесла Татьяна, разглаживая на коленях леопардовый подол. – Кажется, я уже все там на три раза процедила. Но думаю: а вдруг еще осталось? Совсем выливать аквариум – рыбок все-таки жалко. Они тут выжили на корме из дозатора и еще хоть год проживут. А с другой стороны – сам видишь, сколько это может стоить. Потом все время буду думать, представлять, как оно тут лежит без меня…

* * *

Муть в аквариуме постепенно оседала, внутри было как в перевернутой вверх дном дамской сумке. Обрывки водорослей серебрились на поверхности воды, осевшей на треть, и рыбины, с мордами будто металлические маски, не плавали, а как-то барахтались там, бултыхая рваными хвостами.

Рука Татьяны, которую Крылов сжимал, должно быть, слишком сильно, все еще была сырая и холодная.

– Скажи, ты любила его? – Это был вопрос из разряда тех, задавать которые не следует ни в коем случае.

– Ну вот, опять мы о муже, – лукаво улыбнулась Татьяна, бодая Крылова в плечо. – Все как в прежние времена. Ладно, если ты добрался сюда, значит, выяснил уже про нас с Василием Петровичем. Мы были женаты год. Любила ли я его? Не знаю. Но вот теперь, теперь… – лицо ее, подрумяненное каким-то новейшим косметическим способом, сделалось набожным. – Теперь я буду любить его всю жизнь, как родного отца. Представляешь, он мне завещал все, все! И квартиры, и домик в Цюрихе, и ценности, и деньги! Какой он оказался хороший человек!

– И ты все это возьмешь? Правда, возьмешь? – изумился Крылов, еще ничего не понимая. – А как же мы с тобой?

– Ах, у нас с тобой все было чудесно. Но сейчас я просто не могу об этом думать. – Татьяна выдернула у Крылова руку и стала быстро-быстро вертеть на груди тяжеленькое золотое украшение. – Василий Петрович, когда уходил в экспедицию, дал мне коды кредиток, пароли банковских счетов, рассказал, где у него какие тайники. Но я, конечно, не смела тронуть ни крошки, жила на зарплату. Помнишь, у нас с тобой совсем не было денег? Я даже боялась, что слишком много знаю, вдруг до прихода Василия Петровича что-то оттуда пропадет. Понятия не имела, сколько там чего. И даже на поминки ни копейки не взяла!

Крылова болезненно кольнуло. Он, в общем, догадывался, что на момент похорон Татьяна была при деньгах. О происхождении этой суммы лучше было никогда и ни с кем не говорить.

– А в прошлый четверг меня пригласил адвокат, – продолжала рассказывать Татьяна, вдохновенно глядя в пространство. – Он прочитал завещание. И тогда я поняла, что все теперь мое! Не могу передать, что со мной стало. Кажется, я там разбила что-то. Они все улыбались, когда выпроваживали меня из офиса. Ты не поверишь, сколько денег оказалось на счетах у Василия Петровича! Вот угадай, сколько?

Крылов машинально пожал плечами.

– Ладно, тогда держись за что-нибудь. – Татьяна поверх очков сделала веселые и страшные глаза, но вдруг крепко зажмурилась и упала навзничь на потекшую было с кровати розовую шубу. – Нет, не скажу! Пусть это будет только мое! Вот веришь – ночью не могу спать больше трех часов. Вдруг проснусь, как от толчка, и сразу вспомню – сколько! И меня будто подбросит! Брожу по старой своей квартирке и думаю – как же я жила тут так долго?

Теперь тот счастливый блик, что мелькал перед Крыловым на улице, будто безобидный солнечный зайчик, обратился в полное и невыносимое сияние счастья. Таня смотрела в потолок, будто на звездное небо, и в сердце ее горела звезда. То, что еще недавно принадлежало Крылову – сплющенная пятнистым шелком маленькая грудь, длиннопалая стопа с выпирающей косточкой, затянутая в какой-то черный, не соответствующий дорогим обновкам сиротский чулочек, – было здесь, но словно отправлялось на какой-то склад.

– Давай поговорим о нас. – Крылов резко, за локоть, усадил Татьяну рядом с собой. – Я тебя люблю. Запомни это как следует. Шутить с этим я тебе, извини, не позволю. Мы долго экспериментировали, а теперь я хочу начать с тобой нормальную жизнь. Как у всех нормальных, правильных людей.

Татьяна глядела на Крылова чужими, слишком яркими глазами. Казалось, она совершенно ослепла. Крылов еще крепче стиснул скользкий локоток, который она попыталась поднять, чтобы защитить свою нестерпимую звезду, пробившую ее насквозь.

– Нам с тобой эти деньги не нужны. Ты одна еще могла бы принять наследство, но если мы будем вместе, тогда никак. – Крылов упрямо не отводил слезящегося взгляда от счастливого огня, казалось выжигавшего Татьяну изнутри. – Мы никогда не узнаем точно, как умер профессор. Но когда он умирал, мы предавали его. Не только ты, но и я. Нам не справиться с этими деньгами. Не знаю как, но эти деньги нас сомнут. Стоит ли оно того? У профессора были еще жены, они сейчас немолоды. У него остался сын. Пусть они унаследуют…

– Ты что, с Луны свалился? О каком предательстве ты говоришь? – перебила Татьяна, и знакомое выражение недовольства проступило сквозь туговатую, явно сделанную накануне подтяжку лица. – Не бери на себя слишком много. Да, встречались, ну и что? Если хочешь знать, в этом браке у меня и до тебя был один любовник. Неделю, но был. А как по-другому мне было все это терпеть?

– Подожди, подожди. О мертвых либо хорошо, либо ничего…

– К черту! – Татьяна резко вырвалась, вскочила, оказавшись ростом чуть не под потолок. – Это не мы, это Василий Петрович ставил эксперимент! Думаешь, я от хорошей жизни пошла за него? Нет, нет, и он прекрасно это знал! Я надеялась, что он хоть чем-то порадует меня. Теперь, при таких деньгах, даже страшно подумать, как мало мне было нужно. Крохи, сущие крохи. А какие бы это во мне растопило льды! Такие, с которыми жить нельзя, уж можешь мне поверить. Пойми, я ведь не туфелек хотела и не духов. Я хотела быть ему благодарной. Мне надо было дать хоть какой-нибудь повод! А Василий Петрович будто специально выдерживал меня во всем старом, в старой квартире. Он туда наведывался в гости! Говорил, что будет ждать хоть вечность, пока я его полюблю. Вечность – подумать только! Как он смотрел на мои порванные колготки, развалившиеся сапоги! Будто ожидал, что от его недовольства они сами по себе срастутся. Не поверишь, как мне было страшно. Будто все мои вещи истлевают на мне, как на покойнике в могиле. Ведь люди вечность не живут!