Читать книгу "Мизерере - Жан-Кристоф Гранже"

— Что за срочность?

Касдан объяснил, в чем дело. Рассказал о Волокине. О том, что в детстве тот жил в Колонии. Касдан почти уверен, что до утра он не протянет. Нужно срочно вмешаться, пусть и вопреки закону.

— Входите. И успокойтесь. Я вызову Роша.

После сурового пейзажа всегда хочется укрыться в тепле и уюте жилой части фермы. Но чаще всего надежды не оправдываются. Плиточный пол. Бетонные стены. Скудная разношерстная мебель. Отопления нет. Ты уже в доме, но как будто остался снаружи. Во власти холода и ветра.

— Кофе?

Молодой человек жил в просторной квадратной комнате, где главным предметом обстановки служил большой стол, покрытый клеенкой. От этого полутемного помещения мурашки бежали по коже.

— Кофе, — согласился Касдан. — Только свяжитесь с Роша.

Тот молча стал готовить кофе. Кухня занимала один из углов комнаты. Напротив, в полумраке, Касдан различил неубранную постель. В этом тесном пространстве проходила вся жизнь.

Урчание кофемашины тут же сменилось потрескиванием рации. Парень вызывал своего начальника.

Он разлил кофе в две кружки.

— Роша сейчас будет.

— Он готов помочь?

— Поговорите с ним сами. Сахару?

Касдан отрицательно покачал головой. Отпил глоток. Горячий кофе помог ему справиться с собой. Надо сохранять спокойствие. Заручиться поддержкой этой маленькой армии. Без нее ему не прорваться. А если он не прорвется, Волокину конец.

Помолчав, он спросил:

— Давно вы живете в Арро?

Мужчина обувался в сапоги из гортекса.

— Всю жизнь.

— Вы родились в общине?

— Я сын Пьера Роша.

Только теперь Касдан обратил внимание на его необычайно светлые глаза. И вспомнил удивительное сияние глаз самого Роша. Сын унаследовал его хрустальные радужки.

— Вы должны мне кое-что объяснить.

Касдан обернулся на голос. В дверном проеме вырисовывалась фигура Роша-отца. Густые волосы. Широкие плечи, обтянутые блестящей курткой. Штурмовая винтовка под мышкой. Вместе они выглядели как на картине — воплощением силы и героизма.

Бывший полицейский повторил свой рассказ. Подчеркнув, что Волокина разоблачат в ближайшие часы, если только это еще не произошло.

— Ваш напарник чокнутый.

— Волокин — потрясающий полицейский. Но он камикадзе.

— И вы предлагаете вот так, с ходу, напасть на Колонию? Вместо завтрака?

— Речь идет не о нападении, а о проникновении. Вы хорошо знаете «Асунсьон». Наверняка вам известно, как туда пробраться. Надо вызволить Волокина. Это срочно. А потом можно обратиться к настоящей полиции.

Роша вошел в комнату и налил себе кружку кофе. Его спокойствие придавало ему сходство с каменистым пейзажем за окном.

— Если его еще не опознали, все достаточно просто. Добраться до зоны, где живут наемные рабочие, вполне реально. В противном случае его уже схватили, и тогда наша задача становится очень сложной. Практически невыполнимой.

— Вы мне поможете или я пойду один?

Роша улыбнулся и бесстрастно обратился к сыну. Ничто в их поведении не выдавало родственных чувств.

— Разбуди остальных. — Он обернулся к Касдану. — Вы поедете со мной. По дороге я объясню вам свой план.

— У вас уже есть план?

Роша шагнул вперед. Его светлые глаза напоминали море. Даже не море, а уголок моря, бухту, лагуну.

— План у меня здесь. — Он ткнул указательным пальцем себе в висок. — Давным-давно. Только случая все не представлялось. — Он снова улыбнулся.

Образовавшиеся морщинки сделали его особенно привлекательным.

— Возможно, вы с вашей историей о пробравшемся в Колонию легавом и есть этот случай. Такого еще не бывало.

Роша развернул на покрывавшей стол клеенке карту местности.

Касдан поставил кружку и сосредоточился.

Поход на Трою начался.

78

Первое, что Волокин услышал проснувшись, было пение. Отдаленное и неясное. «Готово. Попался. Я уже в аду», — подумал он. Потом понял, что поют не «Мизерере», а что-то другое. И заметил, что не может пошевелиться. Он не был связан, но тело его не слушалось.

Пение продолжалось.

Неподражаемо нежные голоса, казалось, преодолели свою материальную природу, превратившись в чистую абстракцию. Русскому вспомнился «Немецкий реквием» Брамса — одно из самых загадочных произведений в истории музыки. Но это был не «Реквием».

Волокин мысленно отвлекся от гипнотической силы музыки и попытался осмотреться. Обнаженный, он лежал на металлическом столе, покрытом бумагой. Плечи холодила стальная поверхность. Закрывавший Волокина длинный бумажный лист шевелился от его дыхания. Прямо в лицо светила хирургическая лампа. Вспомнилось, что такие светильники не отбрасывают тени, и от этой мысли ему стало страшно. Никакого укрытия. Он абсолютно беззащитен. И абсолютно уязвим.

Музыка снова захлестнула его сознание. Мягкие, сладостные волны, сплетенные из детских голосов. С опозданием Воло сообразил, что хор уже не вызывает у него аллергии. Он исцелился, но слишком поздно. Он был распростерт на своем смертном одре.

Сверхчеловеческим усилием ему удалось чуть-чуть приподнять голову над изголовьем. Неподалеку от операционного стола стоял круглый столик на одной ножке, покрытый зеленым сукном. Еще один светильник отбрасывал на него лужицу света.

За столиком трое играли в карты.

Все в бумажных масках и бледно-зеленых халатах.

Его охватило смятение. Нарастала паника. Волокин решил, что хирурги просто ждут, когда он очнется. Придет в себя, чтобы оперировать его без наркоза — чтобы причинить ему боль.

В этот миг один из мужчин оторвал глаза от карт и взглянул на Волокина. Под бумажными шапочками у всех игроков виднелись седые волосы. Три старика. Три хирурга. Порочные и безумные.

Врач прошептал с немецко-испанским акцентом:

— Наш друг просыпается.

Волокин опустил затылок на стол. Свет. Музыка. Тепло лампы. Холод металла. Кошмар. Сейчас его искромсают три нацистских хирурга, восставшие из своих южноамериканских могил. А пение звучало все громче и исходило отовсюду. Без нажима, без напора. Будто теплые волны отлива увлекали его в море.

Скрип стульев.

Волокин ухватился за этот звук. Один из мужчин поднялся. Шелест бумаги. Шорох бахил.

В его поле зрения появилось лицо в маске. Глубокие морщины вокруг глаз. Серая пергаментная кожа. Этот доктор не мог обратиться в прах, он уже был прахом. Он вспомнил Марко, Сэндмана, Песчаного человека, который борется с Человеком-пауком.