Читать книгу "Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская"

«С Робином мы постоянно за чем-то гнались. Не знаю, зачем делали это. Работали как сумасшедшие, проводили на катках все дни напролет, тренируясь с раннего утра до позднего вечера, а в итоге так и не добились, чего хотели. Возможно, от нас просто ожидали слишком многого, и это привело к тому, что мы и сами начали ждать от себя того, чего не могли показать. Мое катание сейчас – это не гонка за медалью. А такое, я бы сказала, изысканное наслаждение, когда к очень вкусному десерту добавили еще и шоколадный соус. А что касается результата, пусть будет так, как будет…»

Не поверить фигуристке было невозможно. Она взахлеб рассказывала о том, какой восторг испытывает, взлетая в воздух в подкрутках и выбросах на небывалую для себя высоту, как долго привыкала к тому, что не должна «вытаскивать» элементы, «спасать» их, как приходилось все годы катания с Шелковы.

По мере приближения Олимпиады продолжать верить в те слова получалось все хуже и хуже. Савченко и Массо пропустили чемпионат Европы, и было понятно почему: приехать в Москву и проиграть российской паре, имеющей заведомый козырь в виде «домашнего» судейства, в их стратегические планы не входило. Алена целенаправленно и предельно жестко по отношению к себе и партнеру шла к своей пятой Олимпиаде. Финал «Гран-при» достаточно убедительно показал, что в ее с Бруно подготовке не осталось ни единого слабого места: сложнейшая произвольная программа, хореографически отточенные постановки, костюмы, музыка – все было собрано воедино, чтобы орудие под названием «Алена» произвело в Корее свой главный и сокрушительный залп.

Самое поразительное, что к этому были готовы и судьи. Чтобы понять предварительный расклад судейских мнений, в фигурном катании существует лакмусовая бумажка – оценка за компоненты. Как только она начинает снижаться, это сигнал: тебя начинают как бы невзначай убирать из элиты. Происходит такое из-за возраста или по причине слишком частых проигрышей – это другой вопрос. Но повернуть процесс вспять не удается почти никому.

В выигранном финале «Гран-при» Савченко/Массо получили за компоненты короткой программы 36,90 балла. В командном турнире Пхенчхана – 37,03. В личном турнире – 37,43. Это было самым что ни на есть прямым подтверждением того, что с точки зрения арбитров пара продолжает прогрессировать, набирать ход. Что она готова бороться за олимпийское золото с кем угодно.

И тут этот треклятый сальхов!!!

Поэтому так сильно хотелось, чтобы самый главный день жизни Алены оказался удачным. Она заслуживала этого, как никто другой.

Накануне их с Бруно старта в произвольной программе – с отставанием в почти шесть и пять баллов от двух лидирующих дуэтов – слишком большим, чтобы надеяться на победу, я спросила олимпийского чемпиона Сараево Олега Васильева, что такое выступать на Играх в сильнейшей разминке?

– Это сложно объяснить словами, – ответил он. – Есть выражение – идти по лезвию бритвы. Так вот катаясь на Олимпийских играх в сильнейшей разминке, ты реально начинаешь чувствовать, что это такое. Ради четырех минут, проведенных на льду во время Игр, спортсмен работает четыре года. Разделите количество часов, проведенных за это время на тренировках, на количество секунд, что длится произвольная программа, и поймете, насколько велико напряжение каждой из этих секунд. Как тяжело собрать себя и выдать весь свой максимум…

* * *

Сколько лет вошло в четыре минуты Савченко? Четыре – что она каталась с Бруно Массо? Четырнадцать – если добавить десять лет выступлений с Робином Шелковы? Или тридцать один год, что прошел с того дня, когда маленькой Алене отец принес в подарок ее первые коньки?

У фигуристов считается, что лучше выступать последним – тогда при удачном прокате судьи бывают гораздо более щедры на оценки, нежели по отношению к тем, кто выходил на лед раньше. Однако первый стартовый номер в сильнейшей разминке олимпийского финала – это удача, о которой можно только мечтать. Иногда спортсмены этого не понимают, но опытные тренеры знают: ожидание сжигает стремительно, опустошает, пожирая шансы на успех.

– Со стартовым номером повезло не Алене, а Бруно, – сказал Васильев. – Алена, как мне кажется, выдержала бы любое напряжение, даже если бы каталась последней. А вот Массо в этом финале было по-настоящему тяжело – у него ведь нет и десятой части того опыта, что есть у Савченко. Наверняка он долго приходил в себя после ошибки, случившейся по его вине в короткой программе.

Как признался после проката Бруно, после короткой программы он не спал ночь, не находил себе места, не знал, чем и как искупить ошибку, которую в противном случае наверняка не удастся когда-либо позабыть. Не думаю, что стоит пытаться представить себе это состояние – не получится. Но слово, данное самому себе, Массо сдержал. «Я знал, выходя на лед, что мы сейчас будем бросаться на эту программу, как тигры», – скажет он после проката. И не раздумывая утвердительно ответит на вопрос, поедут ли они с партнершей на чемпионат мира в Милан.

Но это все-таки было потом. А чуть раньше, когда немецкая пара закончила прокат – самый красивый и самый пронзительный из тех, что когда-либо случался на Олимпиадах, и фигуристы поехали на центр катка на традиционный поклон, Алена вдруг повернулась к Бруно и опустилась перед ним на колено. И уже не нужны были никакие слова, чтобы понять, что этим интуитивным порывом она благодарит его за все сразу. За то, что не дрогнул. За то, что ни разу за четыре года не дал повода в себе усомниться. За то, что прошел с ней по этому олимпийскому лезвию, использовав шанс, которого на самом деле почти что не было…

Глава 5. Глава семьи

Когда Елена Валерьевна Вяльбе еще была просто Леной и бегала на лыжах, записывая на свой счет победы в Кубке мира (по совокупности – пять), короны мировых первенств (по совокупности – четырнадцать) и никак не смогла добиться главного трофея – личной победы на Олимпийских играх, я, признаться, не слишком стремилась в нее всмотреться: ну, бегает человек – и бегает, побеждает чаще, чем другие – так что с того? Кто из лыжниц того поколения не был на это способен? Куда сильнее, нежели спортивный результат, запомнилось отчаянное негодование Вяльбе в адрес непримиримой соперницы, шестикратной олимпийской чемпионки Любови Егоровой, когда та попалась на совершенно никчемном как фармакологический стимулятор бромантане, не ведая, что препарат с некоторого времени стал запрещенным. Скандал произошел в 1997-м на чемпионате мира в Тронхейме, и Вяльбе взяла на себя нелегкую ношу – выйти на стадион, где помимо тысяч зрителей присутствовали король и королева Норвегии, и прилюдно принести свои личные извинения за случившееся.

Тогда я долго недоумевала: Вяльбе, как никто другой, должна была понимать, что положительная проба Егоровой – абсолютная нелепость, от которой не застрахован в спорте никто. Примерно как это было с биатлонисткой Ольгой Пылевой в Турине, когда даже наиболее непримиримые борцы с допингом сходились во мнении, что произошла дурацкая случайность и спортсменку постигло совершенно незаслуженное наказание.

Я восхищалась Вяльбе как президентом лыжной федерации, когда стала набирать ход антироссийская допинговая история. В той ситуации она повела себя так, как не сумел ни один из ее коллег мужского пола: грудью встала на защиту своих лыжников, и те как-то враз поверили: президент федерации будет защищать их до последнего, а если им суждено будет проиграть, разделит с ними это поражение, но никогда и ни за что не открестится от своей команды.