Читать книгу "Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп"

Аденауэр посетил «короля» западногерманских СМИ Акселя Шпрингера, штаб-квартира которого располагалась рядом с берлинской границей и чья газета «Бильдцайтунг», самая массовая, была наиболее критически настроена к Аденауэру и позволяла себе резкие высказывания в отношении американской беспомощности при закрытии границы. «Я не понимаю вас, герр Шпрингер, – сказал канцлер. – В Берлине ничего не изменилось», за исключением СМИ, которые будоражат народ.

Он предупредил Шпрингера, что чушь, которую пишут в его газете, может поспособствовать восстановлению национал-социализма.

Шпрингер в гневе вылетел из комнаты.

Бернауэрштрассе, Восточный Берлин

Среда, 4 октября 1961 года

Берлинцы удивительно быстро привыкали к своей послестенной действительности. Поток беженцев был практически остановлен, во-первых, потому, что попытки побега были связаны с огромным риском, и, во-вторых, из-за еще большего ужесточения пограничного контроля. Все больше жителей Западного Берлина, опасаясь, как бы русские не придумали что-нибудь еще, покидали город и разъезжались по Западной Германии.

На Бернауэрштрассе с западной стороны границы постоянно приезжали туристические автобусы и слонялись десятки жителей Западного Берлина, наблюдая за всеми изменениями, происходившими с улицей после 13 августа: закрытие границы, насильственное переселение постоянных жителей Бернауэрштрассе, закладывание кирпичом оконных и дверных проемов, строительство Берлинской стены.

Западноберлинские полицейские, среди которых был Ганс Иоахим Лацай, натянули веревку между деревьями, за которую запрещалось заходить посетителям Бернауэрштрассе. Но через несколько дней люди пришли в такое негодование, что их уже было трудно сдерживать. Лацай испытывал невыносимое чувство вины, когда полицейским приходилось использовать брандспойты, чтобы сильными струями воды оттеснять толпы западных берлинцев. Но еще невыносимее было стоять в стороне и наблюдать, как восточногерманская полиция арестовывала и увозила тех, кто пытался сбежать. Получив приказ оставаться на месте и не вмешиваться, он испытывал «чувство беспомощности, наблюдая за творившейся несправедливостью».

Но самым ужасным в эти дни отчаяния были трагические смертельные случаи. Первый случай на Бернауэрштрассе, свидетелем которого был Лацай, произошел 21 августа с Идой Зикман, за день до ее пятьдесят девятого дня рождения. Лацай как раз свернул на улицу, когда увидел, как из окна одного из домов упал на тротуар какой-то темный предмет. Зикман бросила из окна своей квартиры, расположенной на третьем этаже, перину, чтобы смягчить удар при падении.

Это не помогло. Она разбилась насмерть.

После этого случая западноберлинские полицейские обзавелись прочными сетями, наподобие тех, что используют пожарные, чтобы ловить прыгунов. Однако потенциальные беженцы должны были прыгать точно в расставленные сети, поскольку шестнадцать полицейских, державших сеть, не могли быстро менять местоположение.

Около восьми вечера 4 октября с крыши четырехэтажного жилого дома собрался прыгать двадцатидвухлетний студент Бернд Люнзер, и Лацай крикнул ему, чтобы он прыгал точно в растянутую сеть.

Сначала Люнзер и два его друга собирались спуститься с крыши в Западный Берлин по бельевой веревке. Пока они собирались с духом, собравшиеся внизу жители Западного Берлина, причем их становилось все больше, криками подбадривали молодых людей. Их крики привлекли внимание восточногерманских полицейских.

Герхард Петерс, девятнадцатилетний полицейский из подразделения пограничной полиции, через слуховое окно вылез на крышу. Люнзер отломал куски черепицы и стал бросать их в Петерса, к которому вскоре присоединились еще трое полицейских. После недолгой беготни по крыше полицейским удалось схватить двоих друзей Люнзера.

Когда один из восточногерманских полицейских выстрелил в потенциальных беглецов, западногерманские офицеры вытащили свои пистолеты и устроили перестрелку с восточногерманскими полицейскими; в общей сложности было сделано двадцать восемь выстрелов. Согласно приказу применять оружие можно было только для защиты, и позже западногерманские полицейские утверждали, что восточногерманские полицейские первыми открыли стрельбу.

Когда пуля западногерманского полицейского попала в ногу восточногерманского офицера полиции, Люнзер воспользовался этим, вырвался из рук раненого офицера и побежал. Несколько человек, стоявших внизу, крикнули, чтобы он сбросил раненого полицейского с крыши. Некоторые, в том числе Лацай, кричали, чтобы он прыгал в растянутую страховочную сетку. Когда студент наконец решился и прыгнул, то зацепился ногой за водосточную трубу и упал вниз головой на тротуар примерно в трех метрах от страховочной сетки.

Люнзер разбился насмерть.

Позже Лацай ругал себя за ту роль, которую сыграл в этом происшествии: «Я уговорил его прыгнуть, и он нашел свою смерть».

На следующий день восточногерманские власти прислали букет роз полицейскому Петерсу. Министр внутренних дел ГДР Карл Марон наградил его за достойное выполнение обязанностей во время дежурства. Западногерманская газета «Берлинер цайтунг» [79] ответила на это язвительным заголовком: «Награда за убийство».

Регина Хильдебрандт, жившая по соседству с Бернауэрштрассе, 44, до того дня, когда погиб Люнзер, видела много неудачных и успешных попыток побега.

Она написала в своем дневнике, как выкурила сигарету, достав ее из пачки, лежавшей в корзине, которую она втянула в окно с помощью веревки, привязанной к ручке корзины. Это был подарок от друзей из Западного Берлина. В корзине, помимо сигарет, были апельсины, бананы и кое-какие продукты: «некое соболезнование по поводу разрушенной жизни».

«Только что подъехали два больших западногерманских туристических автобуса, – написала она. – Да, мы стали берлинской достопримечательностью номер один. О, как бы мы были рады, если бы на нас не обращали внимания! С какой радостью мы бы повернули в обратную сторону колесо времени и вернули бы все так, как было раньше. О нет! Еще один автобус. Мы живем в страшное время. Мы утратили смысл жизни. Больше никто не радуется работе и жизни. Всех охватило чувство покорности. Они сделают с нами что захотят, и мы не сможем ничего сделать, чтобы остановить их».

«Склоните головы, друзья, мы все стали овцами. Еще два автобуса. Множество глаз разглядывают нас, в то время как мы сидим, держа сжатые в кулаки руки в карманах».

В те дни в Берлине были еще герои, но их попытки столь же часто заканчивались неудачей, как удавались.