Читать книгу "Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера - Джесс Хилл"

Ключевым элементом в стратегии абсорбции было включение детей аборигенов в белое общество. Государство установило жесткий контроль над семьями. Детей принудительно отселяли в специальные интернаты, разрывая их связь с родными. Мальчики и девочки вынуждены были работать – конечно, бесплатно. Многие девушки помогали по хозяйству, после чего нередко возвращались в интернат беременными. Комитеты по защите коренных австралийцев были в курсе этой проблемы, но она их не особо беспокоила. Рождавшихся таким образом малышей брало под опеку государство. Оно проводило «биологическую чистку», «вымывало цветное население». А. О. Невилл, главный протектор Западной Австралии, чиновник, официально стоявший на страже интересов детей аборигенов в этом штате с 1915 по 1940 год, выступая на конференции в Канберре в 1937 году, выразился недвусмысленно: «Наша политика состоит в том, чтобы отправить юношей и девушек в белое общество. Если девушка забеременеет, то, по правилам, мы ее изолируем на два года, а ребенка забираем. Иногда бывает так, что он уже никогда не увидит матери. Эти дети воспитываются как белые и ничего не знают о своих корнях. По прошествии двух лет молодая мать возвращается в общество и продолжает выполнять сервисные функции. Так она может родить хоть пятерых детей». [60]

Разделение детей и родителей последовательно шло всю вторую половину XIX века, однако это не было частью официальной государственной политики. Ситуация изменилась примерно в 1910 году. Переселение коренных австралийцев в резервации было первой попыткой «разделять и властвовать», а отъем детей, которых впоследствии назвали «украденными поколениями», нанесло страшный удар по семейному укладу аборигенов. За шестьдесят лет около 50 000 детей были изъяты из семей. Некоторых, правда, изымали потому, что их родные жили в нищете и не заботились о своих чадах. Однако плохой уход не был главной причиной, лежавшей в основе ассимиляционной стратегии. Как объясняет историк Инга Клендиннен, «детей отбирали, ориентируясь на цвет кожи. Более светлого ребенка могли забрать, а его темного брата или сестру оставить… Детей от смешанных связей изымали поголовно и помещали “под защиту” государства. Их воспитывали так, что они не имели никакого представления об обычаях своего народа. Они должны были быть абсорбированы высшим, доминирующим общественным слоем, вне зависимости от того, какие личные последствия это могло иметь для молодых аборигенов». [61]

Рождение более светлокожего ребенка вполне могло означать, что его отец – белый[177]. Розмари Нейлл пишет: «Австралийцам еще предстоит в полной мере осознать, насколько широко распространена была сексуальная эксплуатация аборигенок, женщин и девочек, принадлежащих к украденным поколениям». [62]

С 1910 по 1970 год младенцев и маленьких детей отнимали у любящих матерей, которые с рыданиями и криками бежали вслед за похитителями[178]. Некоторых фактически отрывали от груди, лишая материнского молока. Их помещали в интернаты, где они подвергались постоянным унижениям. Тех, кто постарше, наказывали за то, что говорили на родном языке. Их заставляли делать тяжелую работу, применяли к ним физическое и сексуальное насилие. [63] По ночам они плакали – одиноко и безутешно. Им говорили, будто матери сами покинули их. Чтобы выжить, нужно было научиться приспосабливаться. «Еды не было, ничего не было… – вспоминает один из таких «сирот». – Иногда ночами рыдали от голода. Бывало, ходили в город попрошайничать или бродили по свалкам, грызли заплесневелый хлеб, вылизывали остатки томатного соуса, оставшегося на выброшенных бутылках». [64] Эти дети знали, от каких взрослых надо держаться подальше и на какое дерево лучше залезть, чтобы надежнее спрятаться. Многие из них замыкались в себе, мысленно переносились в воображаемые дали, спасаясь от давления белых людей. Постепенно эти юные существа переставали быть собой.

Изъятие детей из семей коренных австралийцев было частью государственной политики с 1910 по 1970 год. Сейчас такой подход к ассимиляции признан актом геноцида.

В традиционной культуре аборигенов тот, кто обижал ребенка, считался преступником, заслуживающим сурового наказания. Антрополог У. Э. Х. Стэннер отмечал, что к маленьким детям аборигены относятся крайне трепетно: «В этой культуре малышей в течение первых пяти-шести лет практически ни в чем не ограничивают. Младенцы лежат в гладких уютных овальных люльках. Вокруг много воздуха, ничто не стесняет движений. Если ребенок ворочается, люлька покачивается. Если заплачет, к нему тут же прибегут». [65] Аткинсон пишет, что телесные наказания детей или эмоциональное давление на них, принятое в Западном мире более ста лет назад, в среде аборигенов было немыслимо. Как же всего за шестьдесят лет удалось сломать традицию воспитания, складывавшуюся тысячелетиями, и посеять смуту в детско-родительских отношениях на многие годы вперед? В 1996–1997 годах было проведено знаменитое общенациональное расследование, посвященное украденным поколениям, оно носило название «Возвращение домой» (Bringing Them Home). Одна из женщин, которую в тринадцать лет изъяли из семьи и поместили в интернат для девочек в Парраматте (дело было в 1960-е), призналась: «Сейчас нам трудно проявлять любовь к нашим собственным детям. Потому что мы сами не знали любви. Мы не говорим им о своих чувствах. Мы только оберегаем и защищаем. Я не могу, например, приласкать их, потому что не знаю, как это делается. Единственный похожий опыт у меня был, когда меня ласкали во время изнасилования, но разве это те самые ласки, которые нужны ребенку?» [66] По итогам расследования был вынесен суровый вердикт: изъятие детей у аборигенов было не только грубым нарушением прав человека, это было актом геноцида. [67] В 1999 году во время Бойеровской лекции[179] Инга Клендиннен заявила: «Вы, возможно, возразите: надо смотреть в будущее, а не обращаться к тому, что уже в ушло в прошлое. А я на это отвечу: какой эффект на ребенка окажет то, что его отняли у родителей, обрекли на одиночество, подвергли абьюзу? Все это было сделано демократическим государством и вроде бы по закону! Какое влияние страшный опыт сиротства окажет на последующие поколения, то есть на детей тех, кто вырос среди этого ужаса? Так что не говорите мне, что эта история закончена, она продолжается!» [68]