Читать книгу "Че Гевара. Важна только Революция - Джон Ли Андерсон"

К февралю совещания стали более интенсивными, и Менендес начал посещать собрания группы высокопоставленных членов компартии, тайно встречавшихся в доме в Кохимаре, удобно расположенном недалеко от Ла-Кабаньи и арендованном на имя Франсиско Гарсиа Валя. Хотя последний не принимал участия в войне, Че тепло отнесся к способному молодому человеку, члену компартии, говорившему на английском и французском языках. Он дал ему звание лейтенанта и сделал своим помощником. Вероятно, со стороны получение незаслуженного звания и должности казалось необъяснимым, но для Че «Панчо» Гарсиа Валь выполнял важнейшую функцию: каждую ночь в его доме собиралась «комиссия по экономике» НСП, занимавшаяся составлением проекта закона об аграрной реформе.

Хотя Че лично не посещал эти ночные собрания, он имел обыкновение заглядывать в дом Гарсиа Валя днем. Пока Гарсиа Валь и Менендес у себя на рабочих местах занимались экономическими вопросами, Че диктовал на магнитофон свои мысли о ведении партизанской войны. Появившаяся в итоге книга «Партизанская война» представляла собой руководство по ведению партизанской войны, основанное на его собственном недавно приобретенном опыте. Будучи сам когда-то вдохновлен работами Мао, Гевара теперь хотел передать полученные Кубой уроки другим латиноамериканским странам. Книга была опубликована только в 1960 г., но до того Че пользовался ее материалами в своих публичных выступлениях.

Как только Че стал жить в Тарара, работа по созданию НИАР пошла полным ходом. Фидель, сам примерно в то же время переехавший на виллу в Кохимаре, назначил председателем комиссии по аграрной реформе Нуньеса Хименеса. В комиссию входили Че, старый друг Фиделя коммунист Альфредо Гевара, Педро Мирет, Вильма Эспин — ставшая в январе женой Рауля — и два консультанта из НСП. Комиссия каждый вечер собиралась в доме Че в Тарара, для того чтобы внести изменения и дополнить проект, составленный в доме Гарсиа Валя. Проект держали в полном секрете от министров правительства Уррутиа, и, уж конечно, номинальный министр сельского хозяйства Умберто Сори-Марин не был приглашен на эти заседания.

Необходимость соблюдения секретности объясняет, почему столь яростно отреагировал на статью в одном из журналов, в которой упоминалось, что он живет на роскошной вилле в Тарара. 10 марта его ответ был напечатан в «Революсьон». «Внешне безобидная» статья под названием «Команданте Че поселился в Тарара», писал он, «пытается намекнуть на что-то нелицеприятное» в его «поведении как революционера».

Не стану пытаться разобраться в личности господина журналиста, равно как и разглашать, что узнал про него из документов, находящихся в моем распоряжении… но ради общественного мнения и тех, кто оказал мне свое доверие как революционеру… я должен сказать читателям «Революсьон», что я серьезно болен и болезнь свою заработал не потому, что сидел ночи напролет в игорных притонах и кабаре, а потому, что трудился больше, чем способен выдержать мой организм, на благо революции…

Тот факт, что ранее этот дом принадлежал одному из батистовцев, означает, что он роскошный; я постарался выбрать самый простой, но в любом случае жить в нем — оскорбление чувств народа. Я даю обещание господину Льяно Монтесу и в первую очередь народу Кубы, что покину этот дом немедленно по выздоровлении…

Че

IX

Развитие событий в Гаване не прошло незамеченным и для Москвы. Для Советов Че тоже стал фигурой, привлекающей особое внимание.

Еще в январе 1959 г. ЦК КПСС решил отправить в Гавану секретного агента, чтобы разведать обстановку и оценить возможность установления отношений с новым режимом. Было решено, что первым, с кем свяжется агент, должен быть Че Гевара.

Агента КГБ звали Александр Алексеев. До вызова в Москву в августе 1958 г. он работал под дипломатическим прикрытием в советском посольстве в Буэнос-Айресе. В начале своей карьеры разведчика он побывал в Испании во время гражданской войны.

Впервые Алексеев услышал о Че Геваре в 1957 г., когда еще жил в Аргентине: от друзей в Университете Буэнос-Айреса. «Эти ребята были революционерами, — вспоминает он, — и всегда с гордостью говорили о Че, потому что их соотечественник сражался вместе с Фиделем». Но, признается Алексеев, тогда он не уделял Кубе большого внимания. «Я не особенно думал о кубинской революции. Я считал, что она будет такой же, как любая другая латиноамериканская революция, и я не был уверен, что все это серьезно».

Вернувшись в Москву, Алексеев был назначен главой Отдела стран Латинской Америки в Комитете по культурным связям с зарубежными странами, непосредственно связанном с советским руководством. Он занял новую должность в декабре 1958 г., а через несколько недель пришли новости о победе кубинской революции, и Москва быстро признала новый режим. Вскоре после этого начальник Алексеева Юрий Жуков, находившийся в прямом контакте с Никитой Хрущевым, сказал Алексееву: «Александр, я думаю, вам следует поехать и посмотреть, что это за революция. Похоже, она антиамериканская и будет неплохо, если вы туда съездите. Вы лучшая кандидатура, потому что знаете испанский, бывали в Аргентине, а Че — аргентинец, и есть возможность установить контакт».

Однако не все было так просто. Хотя Москва признала правительство Кастро, дипломатические связи между двумя государствами еще не были установлены. Было решено, что Алексеев поедет в качестве журналиста, и запрос на получение визы был отправлен через кубинское посольство в Мексике. Началось ожидание.

Георгий Корниенко, высокопоставленный советский чиновник, работавший в то время в Отделе международной информации ЦК, согласен с мнением Алексеева, что СССР стал разыгрывать свою карту уже после того, как восстание Кастро победило. «Я помню, как в январе 1959 г., когда Кастро провозгласил новый режим, Хрущев спросил у нашего отдела: "А что они за ребята? Кто они такие?" Но никто не смог ответить на его вопрос… Мы послали запрос в наше зарубежное отделение, а потом в разведку и в другие места. Через несколько дней пришла телеграмма из одной из латиноамериканских столиц — кажется, из Мехико — с информацией о Кастро и его людях. И суть ее была такова, что если не сам Фидель, то возможно Рауль и очень вероятно Че и другие близкие к Фиделю люди стоят на марксистских позициях. Я присутствовал, когда эту информацию передали Хрущеву. "Если дело и правда обстоит так, — сказал он, — если эти кубинцы марксисты и создали какую-то форму социалистического движения на Кубе, то это просто потрясающе! Это будет первая страна с социалистическим или просоциалистическим правительством в Западном полушарии. Это будет очень хорошо, очень хорошо для дела социализма!"»

Однако более тщательное изучение фактов показывает, что в Кремле вовсе не случайно «открыли» Кубу, глянув на глобус после получения новостей о революции. В январе в Гавану приезжали один советский журналист и профсоюзная делегация. Связи между находившимися в эмиграции лидерами НСП и Кремлем существовали в течение всей гражданской войны. Быстрое решение Москвы признать новый режим, контакты представителей кубинской компартии с Фиделем, Раулем и Че в сьерре — не говоря уж о предшествовавшем общении последних с такими советскими чиновниками, как Юрий Папоров и Николай Леонов (оба они вскоре появятся на Кубе в качестве советских эмиссаров), — все это показывает, что у Советов был интерес к Кубе еще до победы повстанцев в январе 1959 г. Судя по всему, шестеренки политической машины Кремля закрутились где-то в середине 1958 г., после того как провалилось наступление армии в Сьерра-Маэстре и шансы повстанцев на победу сильно выросли.