Читать книгу "Римская цивилизация - Роберт Виппер"

Вообще говоря, активное участие в культе, исправление связанных с ним жреческих обязанностей и устройство игр требовало довольно больших трат и было доступно лишь состоятельным людям. Богатые слои свободных классов были заняты службой в куриях, в местных сенатах. Соответственно своему административному положению, декурионы, члены сената, занимали в муниципальном культе Цезарей высшие жреческие должности фламинов и иереев. К низшим жреческим местам того же культа устремлялись люди другого социального разряда, особенно зажиточные вольноотпущенные. Эти низшие жрецы в городе составляли шестичленные коллегии: они были seviri Augustales. Севиры данного года вместе с севирами прежних лет, уже прошедшими эту должность, отделялись в особую почетную группу августалов, промежуточную между декурионами муниципального сената и местным плебсом, приблизительно соответствовавшую римскому всадничеству.

Образование околоточной и муниципальной охраны под почетным патронатом императора само по себе было явлением социальной иерархизации, но оно, в свою очередь, должно было служить орудием дальнейшей социальной остановки и замирания социальной жизни. Низшие классы могли составлять свои коллегии и братства; но им трудно было думать о какой-либо социальной борьбе, раз зажиточные группы были организованы и прикрыты двойным, религиозным и политическим авторитетом. Нет ничего более характерного для социального положения в начале империи, как замена прежних демократических кружков и обществ, игравших такую видную роль в конце республики, патронированными союзами с местным жречеством во главе.

Принцепс шел навстречу этой организации социальных верхов: власть его и опиралась на нее, и служила ей выражением. Если в строении власти можно усматривать символ социального порядка, то в данном случае этот символ был ясно начерчен и отчетливо передавал тенденцию общественной жизни.

Общество это весьма чуждо демократическому сознанию нашей новой европейско-американской культуры. Но мы можем воспроизвести в воображении его общий облик. Мы можем нарисовать себе его состав и группировку, когда оно в полном сборе размещалось в цирке в крупный праздник. Заметно отделялись общественные разряды по своему костюму, по занимаемому ими положению. Впереди сидели сановники, затем сенаторы и их сыновья. Далее шли четырнадцать скамей для новой чиновной аристократии, всадников. Солдаты были отделены от остального народа, плебеи семейные – от холостых. Биограф Августа ставит императору в большую заслугу, что он устранил беспорядочное смешение званий в цирке и рассадил граждан со строгим разбором, расписал их по табели. Иерархически размещенное общество, собравшись на свой главный парад, присутствовало, прежде всего, при акте большого публичного богослужения. Представление начиналось с того, что длинная процессия спускалась с Капитолия и через форум проезжала в ворота цирка: среди нее двигались жрецы, в больших колесницах везли изображения богов и обоготворенных императоров. В религиозном обряде еще раз повторялась социальная градация.

Сам живой патрон общества не мог уклониться от появления на параде. Он сосредоточил в своих руках столичные развлечения, дробившиеся раньше между капиталами нескольких магнатов. Но он не мог ограничиться одними тратами, только кинуть деньги. Он должен был сам явиться на общенародное собрание, это была обязанность его звания. В цирке принцепс со своей свитой, окруженный сенаторами, занимал место, открывавшее его всему народу. Его принимали кликами политического приветствия. Могли быть и менее приятные выражения общественного настроения. Но это не изменяло общего склада социальных отношений. Всякому магнату, патрону больших свит и фамилий, приходилось выслушивать жалобы и шумные коллективные заявления зависимых от него людей. Зато в дни больших раздач они терпеливо и смиренно стояли по местам. То же самое было теперь у главного патрона, превзошедшего всех остальных. Демонстрации в цирке уравновешивались системой кормления. Это кормление столичной массы начато было еще консервативным правительством конца республики, превратившим временно-агитационную меру демократии в постоянную выдачу и средство ублажения массы. Уступка правящей аристократии являлась, до известной степени, орудием против партии социальной реформы, суррогатом разрешения социального вопроса. Окончательное установление системы кормления было, поэтому, как бы знаком гибели социальной реформы. В этом деле, как и в подавлении общественно-политической жизни посредством закрытия клубов и «неразрешенных» корпораций, принципат служит прямым продолжением режима аристократии.

В системе кормления провели лишь более настойчивую регламентацию. Принцепс и его министр хлебоснабжения заведовали подвозом, поставкой и распределением главного предмета первой необходимости. Доставление в порты, погрузка, инвентарь хлебного флота, огромные магазины для хранения – все это требовало целой армии подчиненных чиновников. При Августе число лиц, получавших ежемесячно из государственных складов хлебный рацион, пролетариев, было определено в 200 000. Собственно говоря, размеры выдачи, приходившейся на отдельного человека, были совсем не так роскошны, чтобы можно было назвать это проявление казенной благотворительности премией за праздность. Это был дополнительный паек, на который нельзя было существовать. Женщины были выключены от раздач. Выдавалось зерно только мужчинам, следовательно, на семью по 5 модиев в месяц = 2 пуда, или 2 2/3 фунта в день. Для сравнения напомним, что Катон высчитывает минимальный паек раба в 4 модия зимой и 4 1/2 летом.

Если бы нужно было в немногих словах определить впечатление, которое производит общество Рима и Италии в эпоху установления принципата, мы могли сказать, что оно замыкается в сложившихся рамках, останавливается в своем движении. Это впечатление подкрепляют черты культурного сознания эпохи.

Характерной политической формулой августовской эпохи было восстановление «старинного и первоначального вида республики». Под этой формулой прошло конституционное соглашение, определившее принципат. Сколько бы ни было здесь вложено политической дипломатии и даже политического лицемерия, остается в высшей степени характерным тот факт, что правительство искало опоры в культе старины и шло ему навстречу. Политическая и социальная реакция любит облекаться в формы ученого интереса к национальной старине, любит поддерживать антикварные, археологические разыскания, любит окружать себя атрибутами и обстановкой подлинной и воображаемой древности. Археологический национализм сильно выражен у самого Августа и в окружающем его обществе. При благосклонной поддержке императора начал изображать славное прошлое Рима ритор Ливий на своем торжественном языке. В доме Августа учителем его внуков был принят исследователь древности Веррий Флакк. Август был не прочь указать с аффектацией на то, что на нем вся одежда по-старинному приготовлена работой его домашних. Его дочь, знаменитая впоследствии своим мотовством и приключениями Юлия, должна была, по его воспитательному плану, расти, как древняя римская девушка в скромной тиши за домашней работой, приготовляя с рабынями пряжу. Можно догадываться, что в известных кругах блестящего римского общества эти причуды немало вызывали смеха, тем более что добровольное воспитание не уберегло дочь императора от бездны обыкновеннейших увлечений; но Август проводил свой культ старины с серьезной миной.