Читать книгу "Лунный нетопырь - Ольга Ларионова"

Как же ты забыла об этом — ведь он рассказывал тебе о своем прошлом! Да помню я, помню.

— И, тем не менее, он всеми силами хочет помочь вам. — Она не могла не вступиться за своего спутника.

— Возможно… Но боюсь, что на это не решится мой народ.

Я совсем недавно говорила с маггирами — даже они готовы. Хотя на старой земле им, помнится, жилось не сладко.

Морщинки-трещинки на высушенном годами личике изобразили что-то вроде улыбки:

— Сказочный ребенок, ты со всеми разговариваешь, как равная с равным?

Вот это-то как раз ее и смущало — стоя над ним, она не чувствовала равенства и, напротив, как бы роняла свои слова свысока; чтобы исправить это положение, она попросту села на припорошенный сеном глинобитный пол, обхватив колени руками и положив на них подбородок:

— Давай на время оставим мои манеры в сторонке и поговорим о более серьезных вещах. Кто может помешать твоим подданным осуществить свою мечту — думаешь, Нетопырь Полуночный?

Одинец прикрыл глаза, как видно, собираясь с силами:

— Люди чаще всего мешают себе сами. Мечта же прекрасна тем, что она существует только в людских умах. Ею упиваются и гордятся, о ней без конца говорят… и говорят… и говорят… Так что каждый говорун же начинает чувствовать себя борцом за осуществление этой мечты.

Черные небеса, до чего же точно подмечено! Вот уж не ожидала такой мудрости от туземцев.

— А что препятствует перейти от слов к делу? — не совсем учтиво перебила его принцесса, приятно ощутив пониже ребра самый надежный аргумент в пользу действия — десинторную кобуру, на дне которой еще совсем недавно лежало погибельное кольцо. — Этот ваш бог-лунатик, повелитель тьмы?

— Он — не бог, — раздалось ответ. — Только местное божество. Живой идол, летучее порождение лунного света. А что до тьмы, то ею нельзя повелевать, ибо ее не существует.

Принцесса даже затрясла головой, словно приводя в порядок то, что никак не укладывалось в мозгу.

— Прости меня, — проговорила она осторожно, чтобы не брякнуть что-нибудь на счет старческого маразма. — А где же, в таком случае, я натыкалась тут на всякие углы, как не в темноте?

Глаза в щелочках полуприкрытых век на обезьяньем личике засияли еще ярче.

— Там просто не было света. Как здесь вот нет… — Дырочки ноздрей к него на пожухлом личике зашевелились, как у кролика. — Ну, к примеру, дыма. Но дым есть, а бездымья — нет. Не существует. Как и тьмы. Напридумывали лишних слов… Темнота — это тоже свет, только равный нулю. Непонятно?.. Тогда просто запомни: темноты нет, как нет холода, нет зла. Нет даже смерти, а есть только жизнь, вот она, существующая, тянется, тянется, тянется… а в какой-то следующий миг она уже в прошлом. И все.

Ты слушай его, слушай, он уже сделал тебе королевский подарок: научил легко умирать.

— Но ведь в таком случае и жизнь — только слово, ее ведь руками не потрогаешь!

— Мудрое дитя, почему мы с тобой так поздно встретились?.. Жизнь — это… это слово, действительно всего лишь придуманное слово, но она овеществляется в каждый миг своего течения… — Он бормотал едва слышно, захлебываясь торопливыми словами, словно боялся не успеть выговориться. — Вот ты шла сюда: существовали твои юные ноги, которые ступали по камню, который согревался от касания твоих санда… лий…

Голос вдруг точно надломился и смолк. Закрылись глаза. Может быть, лучше уйти потихоньку, оставить его в покое?

Как ты не понимаешь — для него последним счастьем осталось не узнавать что-то новое, а передавать тебе все самое важное, накопленное за бесчисленные годы.

Мне? Это за какие такие прегрешения? Последние минуты — и дарить их совершенно постороннему человеку, которому вся эта старческая мудрость нужна, как…

Не торопись. Поймешь.

Одинец глубоко вздохнул, набирая сил для окончания своего монолога, и девушке показалось, что зашевелилась укрывающие его листья, словно он хотел выпростать руку, чтобы удержать ее подле себя.

— Я здесь, я не уйду, — шепнула она. Что поделаешь — жалко ведь человека.

— Твоя жизнь… Да. Это и твоя кожа, что отражала поток тех мельчайших искорок, который называется светом; боль от удара об острый… несомненно существующий… угол — это и всплеснувшаяся в твоих сосудах кровь, и крошечные молнии, пробегающие по нервам; даже твоя мысль о том, что ты блуждаешь в темноте…

Он захлебнулся собственным сбившимся дыханием; она обождала, пока он переводил дух, и не удержалась:

— А разве мысль существует?

— Несомненно! — выдохнул он с неожиданной силой. — Это те же крошечные, почти неуловимые молнии, которые навечно уходят за пределы наших тел…

Он снова поперхнулся, но упрямо продолжал:

— Мы открыли это еще там… на нашей прародине, — произнес он извиняющимся тоном. — Если бы у меня достало времени передать тебе хоть частицу…

Щелочки век совсем сомкнулись. Неужели — все? Спрашивай скорее! У тебя есть, о чем спросить. Ага, ты еще здесь. Подслушиваешь. Я всегда знаю, о чем ты думаешь. Спроси его, потому что мне ты не поверишь.

— Ты сказал, что Нетопырь — всего лишь божество, — прошептала она совсем тихо, чтобы не разбудить своего мудрого собеседника, если он уснул. — Но тогда… существует ли бог?

В ответ раздалось то ли покряхтывание, то ли кудахтанье; она с трудом догадалась, что это одинец смеется, не разжимая губ. И может быть, последним в своей жизни смехом.

— Я знал, что ты все-таки спросишь об этом, знал… — Слабый голосок дребезжал каким-то мизерным старческим удовлетворением: вот ведь ему удается оставаться мудрым провидцем до самого конца. — Мы были дикарями на своей старой земле, потому что сотворяли кумиров, объявляли богами и пророками людей, которые того не стоили; мы лепили себе идолов…

Веки старца так и оставались сомкнутыми, и торопливое бормотание становилось почти неразличимым — может быть, он говорил уже только для себя:

— И только очень немногие из нас… в первую очередь, конечно, маггиры, перед самым крушением нашей цивилизации, наконец, поняли, что существует один-единственный бог… и родился он в тот миг, когда первая полуобезьяна обдумала, с какой это ветки ей удобнее спуститься на землю…

Он передохнул, так и не открывая глаз: с каждым разом ему все дольше и дольше приходилось набираться сил.

— Так что запомни, дитя: только тогда двуногое создание перестает быть дикарем и становится человеком разумным, когда он отказывается от всех своих идолов, как бы прекрасны и утешительны они ни были, и осознает, что бог — это непостижимое существо…

— Существо? Все-таки — существо? И потрогать можно?

Пусть — нечто, сотканное потоками чувств и мыслей всех живших когда-либо людей… Бесконечное множество — в одном. Когда-то маггиры пытались дать ему название — »бессмертное сонмище», «пантеон мудрости»… Опять лишние слова. Нет. Просто бог Живое существо, чей разум невообразимо превосходит ум мудрейшего из нас, а плоть… она непредставима, как то, что собирается в грозовых облаках, чтобы родить молнию. Вот это понимание, в конце концов, и отличает человека от дикаря.