Читать книгу "Ухищрения и вожделения - Филлис Дороти Джеймс"

— Речь не только обо мне, Кэролайн. О тебе тоже. Может, это выбор между жизнью и смертью для нас обеих. Ты ведь им тоже больше не нужна. Ты приносила им пользу, когда на Ларксокене работала, пока сообщала всякие подробности, как станция управляется, кто когда дежурит и всякое такое. А теперь ты для них обуза, такая же, как я. Никакой разницы. Какую такую работу ты сможешь для них выполнять, чтобы оправдать их хлопоты, траты на твое содержание, на новые документы? Они же не могут внедрить тебя в штат другой АЭС. А если МИ-5 на самом деле села тебе на хвост, они не перестанут тебя разыскивать. Могут ведь и не поверить в несчастный случай, если трупы на берег не выбросит. А ведь их не выбросит, правда? Если только нас не убьют, а это как раз с нами и собираются сделать. Что им еще какие-то два трупа? Почему они нас здесь встречают? Зачем так далеко? Они могли бы взять нас на борт гораздо ближе к берегу. Или увезти по воздуху, если уж мы им так нужны. Кэролайн, возвращайся. Еще не поздно. Ты сможешь сказать тем людям, на кого работаешь, что туман был слишком густой, выходить было небезопасно. Они найдут другой способ выручить тебя, если тебе надо уходить. Я никому ничего не скажу — да я бы и не решилась. Жизнью тебе клянусь. Мы можем сейчас вернуться, как будто подруги вышли на морскую прогулку и благополучно вернулись на берег. Ведь это моя жизнь, Кэролайн, а может, и твоя тоже. Ты отдала мне свою куртку. А я прошу у тебя — жизнь.

Она не прикасалась к Кэролайн. Она знала: неверный жест, даже любой жест может оказаться роковым. Но она знала также, что безмолвная женщина, недвижно и неотрывно глядящая перед собой, сейчас, в этот самый момент, принимает решение. И, глядя на это точеное, сосредоточенное лицо, Эми поняла, может быть, впервые в жизни, как она на самом деле одинока. Даже ее возлюбленные, которых теперь она вспоминала всего лишь как проходящую перед глазами череду напряженных, молящих лиц и ищущих жадных рук, даже они были всего-навсего незнакомыми и чуждыми людьми, дававшими ей лишь мимолетную иллюзию, что жизнь можно с кем-то делить. И она никогда по-настоящему не знала Кэролайн, не могла узнать, не могла даже подойти к пониманию того, что именно в прошлом, может быть, еще в детстве этой женщины, привело ее в эту жуткую тайную организацию, подвело к этому страшному моменту, когда необходимо принять решение. Физически они были совсем близко, рядом, каждая могла слышать, чуть ли не обонять дыхание другой. Но каждая из них оставалась совершенно одна, совершенно одинока, будто в этом широком морском просторе больше не было ни одного судна, ни одной живой души. Может быть, им суждено умереть вместе, но ведь каждый в одиночку проживает свою собственную смерть, точно так же, как проживает лишь свою собственную жизнь. Эми было нечего больше сказать. Она исчерпала все доводы в свою защиту, истратила все слова. Теперь ей оставалось только ждать в темноте и молчании, пока не станет ясно, суждено ей жить или умереть.

Ей казалось, что даже время замерло. Кэролайн протянула руку и выключила мотор. В жуткой тишине Эми расслышала негромкий настойчивый стук — биение собственного сердца. И тут Кэролайн заговорила. Голос ее звучал спокойно, раздумчиво, словно Эми поставила перед ней трудную задачу, требовавшую тщательного обдумывания.

— Нам надо отойти подальше от места встречи. Нам не хватит мощности, чтобы уйти от них, если нас обнаружат и станут преследовать. Вся надежда на то, чтобы уйти отсюда и переждать с погашенными огнями, рассчитывая, что в этом тумане нас не найдут.

— А мы не можем уйти назад, в гавань?

— Времени нет. Это больше чем в десяти милях отсюда, а у них мощный мотор. Если нас обнаружат, им нескольких секунд хватит, чтобы нас нагнать. Туман — наша единственная надежда.

Вскоре они услышали приглушенный туманом, но вполне различимый шум мотора: приближалось какое-то судно. Инстинктивно они придвинулись друг к другу в кокпите и замерли в ожидании, не смея даже перешептываться. Обе понимали, что единственный оставшийся им шанс — безмолвие, туман, слабая надежда, что их крохотное суденышко останется незамеченным. Но шум мотора приближался, становился все более четким, все пространство вокруг вибрировало от его рокота. А потом, когда они думали, что огромное судно вот-вот выступит из темноты и надвинется на них, шум перестал нарастать, и Эми сообразила, что оно медленно обходит яхту по кругу. Вдруг из горла ее вырвался крик: луч прожектора прорезал туман и ударил прямо им в лица. Свет ослепил Эми, она больше не видела ничего, кроме этого гигантского яркого конуса, в котором, словно сгустки серебряного света, плыли клочья тумана. Грубый голос с иностранным акцентом окликнул:

— Это «Жаворонок» из Уэллса?

Чуть помолчав, Кэролайн ответила:

— Нет. Мы — четверо друзей из Ярмута, но, возможно, мы зайдем в Уэллс. У нас все в порядке, в помощи мы не нуждаемся. Спасибо.

Но луч прожектора не двинулся с места. В яростном свете яхта будто зависла между морем и небом. В молчании шли секунды. Никто ничего не говорил. Потом луч погас, и они снова услышали рокот мотора. Теперь он удалялся. На мгновение, все еще в ожидании, все еще не смея произнести ни слова, они обе поверили, что их отчаянная попытка удалась. Но все тут же стало ясно. Луч прожектора снова впился в их лица. Моторы ревели, судно шло сквозь туман прямо на них. Кэролайн успела еще прижаться ледяной — щекой к щеке Эми и прошептать:

— Прости меня! Прости!

Огромный корпус корабля навис прямо над яхтой. Эми услышала треск крошащегося дерева; яхту выбросило из воды. Эми почувствовала, что летит в беспредельной влажной мгле и падает, падает, без конца падает, распростершись, сквозь пространство и время. Потом ее ударило о воду, и она погрузилась в такой ледяной холод, что на какое-то время перестала вообще что бы то ни было ощущать. Сознание возвратилось к ней, когда ее выбросило на поверхность, и она хватала ртом воздух, пытаясь отдышаться, больше не чувствуя холода, ощущая только, что грудь до боли сжимает металлический обруч, и билась, билась, чтобы удержаться на поверхности, не захлебнуться, выжить. Что-то твердое оцарапало ей щеку и проплыло мимо. Она замахала, забила руками, поплыла и ухватилась за доску — обломок опалубки. По крайней мере это давало хоть какую-то надежду. Эми положила на доску руки и почувствовала, как напряжение покидает ее, сменяясь благословенным покоем. Теперь она могла рассуждать разумно. На доске она сможет продержаться до утра, когда рассеется туман. Но задолго до этого она успеет погибнуть от холода и истощения. Значит, единственная надежда — доплыть до берега, но в какой стороне берег? Если туман рассеется, она сможет разглядеть береговые огни, может, даже светящиеся окна фургона. Нийл будет стоять там, он будет махать ей рукой. Господи, что за глупость! Фургон же за много миль отсюда. Нийл уже совсем в отчаяние пришел от беспокойства. А она так и не закончила запечатывать его конверты. И Тимми, верно, плачет, требует мать. Надо обязательно вернуться; Тимми ждет.

Море все-таки обошлось с Эми милосердно. Холод, от которого ее руки застыли так, что она не могла больше держаться за доску, притупил и ее сознание. Она погружалась в бесчувствие, когда луч прожектора снова отыскал ее во тьме. Она не могла уже ничего сознавать, ничего уже не боялась, когда судно развернулось и на полном ходу врезалось в ее тело. И снова воцарились тишина и темнота, а на поверхности моря, там, где вода окрасилась красным, подпрыгивал на волнах обломок доски.