Читать книгу "Баязет - Валентин Пикуль"

Артиллерия вас поддержит…

Лишних со двора разогнали, чтобы не мешались дебушированию войска перед выбеганием из крепости. Офицеры, влившись в солдатскую толпу, терпеливо объясняли каждому, что делать, если случится то или это, как отступать, кого слушаться, где лучше всего остановиться, чтобы не потерять головы. Многое тут же менялось в плане вылазки, как совершенно неприемлемое, явно гибельное для охотников.

Подошел Клюгенау, рукавом смахнул пот с лица.

— Готово, — сказал он. — Ворота свободны…

И все посмотрели на кованую бронзу львов, держащих ворота:

камни были уже отнесены в сторону, образовав редут, за траверсом которого разместились застрельщики, а сквозь щели арки виднелось небо, и вязкий смрад медленно парил за притворами крепости.

— Барабанщики, сюда! — приказал Штоквиц.

Отец Герасим покадил на охотников душистым ладаном, прочел молитву, но святой водой никого не побрызгал, как полагалось в таких случаях, и Дениска Ожогин крикнул:

— Выпил воду-то, батюшка?

— А хоша бы и так, — не смутился священник…

— Ну, готовьтесь, люди добрые, — сказал Ватнин и широко перекрестился.

Барабанщики вскинули легкие палочки. Защелкали затворы снайдерок, послышались молитвы, прощальные вскрики, ругань.

— Передайте Потресову. — велел Штоквиц, — чтобы он, как и договорились, сразу же пустил в дело картечь. Два-три верных залпа «павильоном»! Он знает…

Охотники, выставив штыки, плотно сгрудились возле арки, готовые броситься на прорыв. Вдоль двора, наискосок от ворот, высилась прочная стена редута. Ощетиненная дулами винтовок — на тот случай, если турки рискнут ворваться в крепость.

— Пусть войдут, — заметил Ватнин. — Теперь им легче ежа родить против шерсти, чем к воротам сунуться…

Штоквиц махнул рукой:

— Дробь!

Под грохот барабанов, под визг летящей картечи, разбросанной над головами турок пушками Потресова, ворота начали открываться, и в лицо охотникам пыхнуло жаркой прелью смердящей падали.

Груда трупов, раскисшая и дряблая, облепленная мухами и червями, сдвинулась с места и медленно поползла в растворенные ворота.

Этого никто не учел.

А барабаны били. И турки уже видели, что ворота открыты Надо бросаться. Кто первый? ..

— Давай! — крикнул Дениска. — За мылом! ..

Отчаянно бранясь, перемахнули через этот гнусный барьер, с криком «ура» кинулись вон из крепости. В удушливой вони, зажав рот ладонью, Карабанов выскочил на дорогу, махнул Евдокимову револьвером:

— Прощайте, юноша, мы пошли в город…

Передние пикеты были сбиты шгыками, растоптаны и вмяты в землю окопов.

Покрываемый рыком и гвалтом, лязгом штыков и сабель, ружейный огонь сливался в ровный гул. Карабанов вывел охотников в путаницу кривых улочек, и бой завязался…

— Сторонись саклей… Куда на площадь?

Началась рубка. Враг силен и проворен. Халат скинет, рукава засучит, в одной рубахе и шапке, вылетает на тебя из окна сакли:

— Алла! Алла! .. — Над самой головой визжит его шашка.

А тут еще и балконы; виснут они над тобой, и кто-то сверху плеснул на казаков лохань помоев. Мальчишки выбегают, кидая в тебя каменья. Ну, как? — бить эту мелюзгу, что ли? .. Дикая орда, забывшая убрать кибитки, побывала тут, оставив погань бандитов, — вот в этом-то городе, где душистый миндаль цветет прямо на гноищах свалок, дрались русские люди.

Дениска выскочил из лавчонки. С конца его шашки текла кровь, из дырявого кармана сыпались инжир и конфеты.

— Сладкого захотелось, — сказал он и снова вломился в свалку, работая поющим на замахе клинком.

Взмыла сигнальная ракета, Карабанов крикнул:

— Отходи, братцы, кто живой… Назад давай!

Пришло время расплачиваться за каждую сажень. Раненые кричали, прося добить их. Что-то липкое и горькое текло по лицу Карабанова. Фельдшер Ненюков погиб на его глазах, изрубленный в куски, когда, словно наседка крыльями, до последней минуты закрывал собой раненого.

— Креста на вас нет, варвары! — орал Трехжонный, и поручик видел, что он бьется с плачем: плачет старик и рубит…

Выскочили к фонтану. Залаяли собаки. Разбивая груды горшков, перескочили гончарные ряды. Среди черепков валялись деньги и патроны. Где револьвер? — неизвестно. Почему в руках винтовка? — тоже не знаю. Ранен я, что ли? — потом разберемся…

— Отходите, ребята! — командовал Карабанов. — Только не подпускай их к себе.

Юнкер Евдокимов тем временем отводил свой отряд от моста.

Труднее всего пришлось, когда стали проходить через еврейские кварталы, эту мрачную клоаку лачуг из плетеной лозы и досок, среди которых шныряли, трепеща халатами, перепуганные шейлоки турецкого султана. Раненые падали под огнем и увязали в жидкой навозной каше. Они захлебывались тут же, их даже не пытались спасать…

— Как вода? — спросил юнкер Евдокимов.

— Хоть баню топи, — ответил ему Потемкин, — только пить-то нельзя: черви уже…

Из оврага турки обдали их, как варом, звонкими «жеребьями», рубленными для пущей раны начетверо — цветком. Раненые всхрапнули от боли, как запаренные кони, а «жеребья», словно горсти гороха, пронеслись над ними.

— Голубчик, — сказал Штоквиц майору Потресову, — пора прикрывать охотников. Сыпаните по туркам чем-нибудь поострее, чтобы смирить их ретивость!

— Есть, господин комендант, — отозвался Потресов, рассчитывая на глаз дистанцию. — Сколько будет позволено мне выпустить шрапнелей, если в парке моем осталось всего сто пятнадцать выстрелов?

— Сообразите сами, — разрешил Штоквиц.

Он спустился к солдатам, выхватил из ножен шашку.

— Прикрыть храбрецов надобно, — сказал капитан. — Кто пойдет со мною? Ну, рискуйте скорее…

На этот раз охотников было хоть отбавляй, и ворота цитадели снова раскрылись. Но турки теперь не дремали: целые тучи из пуль и фальконетной дроби, визгливо шипя, ворвались под арку, колотя все живое, и Штоквиц повел охотников через тела павших.

Вылазка заканчивалась, она показала врагу живучую стойкость гарнизона, бурдюки с водой должны были утолить жажду, а турки, ошеломленные натиском, даже не рискнули ринуться в ворота.

Турки решили отомстить огнем своих горных орудий и откатили их куда-то за гребень горы, чтобы ответный огонь русских не смог их сразу нащупать.

— Ваше благородие, — сказал Кирюха Постный, — дозвольте мне на минарет слазить.

Увлеченный боем, канонир даже не заикался — весь в напряжении, весь в рассудке и внимании. Потресов отпустил его высмотреть цель с высоты, и солдат по темной кривой лесенке быстро поднялся на балкон минарета. Тут он схватился за живот руками и сказал только: