Читать книгу "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори"

Какой бы ни была интерпретация трактата Андрея Капеллана, неизбежно очевидно одно: для просвещенной среды, к которой обращался автор, куртуазная любовь уже глубоко проникла в менталитет и нравы аристократических дворов. И ее вершительницей, если не основоположницей, считали Алиенору — как из-за ее реальной или «вымышленной» жизни, так и из-за частого общения с просвещенными людьми и покровительства образованным кругам, ставшим носителями и распространителями куртуазной доктрины.

12

Власть и покровительство Алиеноры

Еще недавно в Алиеноре видели просвещенную женщину, которая познакомила север Франции с солнечной культурой Юга, привлекла к французскому — а затем и к английскому — двору трубадуров и поэтов. Утверждали, что ее богатый пуатевинский двор был приютом искусств и изящной словесности, что сама Алиенора покровительствовала множеству артистов и писателей, что ее пример вдохновлял ее дочерей Марию Шампанскую и Алису Блуаскую. Алиенору считали также властной женщиной, которая открыто вмешивалась в дела французского королевства; подчинив себе слабого Людовика VII, она, в свою очередь, оказалась в зависимости от своего второго мужа Генриха II, который, согласно выражению Ж. Буссара, оставил лишь тень власти той, что любила быть в своем герцогстве настоящей государыней, окруженной блистательным двором[764]. Вот тогда-то Алиенора и нашла утешение в литературном покровительстве — она стала заказывать посвященные ей произведения искусства, вдохновляя поэтов и писателей. Политическая опека Генриха II, как и унизительное положение брошенной супруги, подтолкнули ее в 1173 г. к мятежу. Такая точка зрения, разделяемая многими талантливыми медиевистами, долгое время оказывала влияние на историков Алиеноры[765]. Сегодня она вызывает множество споров по каждому из перечисленных положений — относительно политической власти королевы, ее покровительства артистам и литераторам, ее отражения в литературе и ее идеологического значения. Эта порой уместная критика послужила появлению нового представления об Алиеноре, понемногу становящегося парадигмой. Однако нельзя сказать, что и оно, в свою очередь, свободно от лакун или преувеличений. В новый портрет Алиеноры следует добавить несколько штрихов. Дальнейшее изложение, надеюсь, справится с этой задачей.

Алиенора и власть

Хронисты, как уже было сказано, интересовались прежде всего правителями, мужчинами, стоявшими у власти. Женщинам, в том числе и Алиеноре, несмотря на ее исключительный характер, в их описаниях отводилось мало места. Однако та очевидная роль, которую играла королева в политике своего времени сначала подле Людовика VII, а затем, после расторжения брака, подле второго мужа Генриха II, все же вынуждала хронистов, несмотря на их предубеждения, упоминать о ее роли в истории[766]. Но они судили о ее деяниях на основе собственных предположений, зачастую проникнутых диктаторским отношением к женщине. В силу этого их свидетельства оказываются ненадежной опорой для того, кто хочет получить представление о реальной власти Алиеноры сначала в королевстве Франции, а затем в Англии, как, впрочем, и в ее собственных наследных владениях в Аквитании. Вот почему ряд историков сожалеют о том, что в течение очень долгого времени исследователи не обращали должного внимания на документы, которые могли быть деформированы идеологией в меньшей степени, — в частности, хартии.

Первым, кто всерьез занялся изучением писем и хартий Алиеноры, был Г. Дж. Ричардсон, задавшийся целью прежде всего установить пространственно-временные границы перемещений королевы, а также определить характер ее политического и дипломатического окружения[767]. Вопреки бытовавшему мнению, он заключил, что «дом» королевы был организованной структурой, не имевшей, однако, настоящего scriptorium, административной иерархии или канцлера. Его исследование позволило внести поправки в устоявшуюся идею о постоянном присутствии двора королевы в Пуатье в период с 1166 по 1173 гг. С другой стороны, несмотря на то, что в 1189 г., после смерти Генриха II, Алиенора располагала действительной властью, она все же не была «регентшей» английского королевства. Однако во время пленения Ричарда она взяла на себя полномочия, о чем свидетельствует тот факт, что обвинения в предательстве были выдвинуты против нее и ее юстициариев. После возвращения Ричарда дипломатическая активность королевы пошла на убыль, но возобновилась после его смерти: в июле 1199 г. Алиенора принесла оммаж Филиппу Августу за Пуату, по договоренности с сыном Иоанном, признавшим ее своей domina. Тогда, в Аквитании, она действовала как настоящая правительница: она правила, а Иоанн управлял, если только речь не шла в некотором роде о «кондоминиуме». Короче говоря, хартии Алиеноры стали доказательством ее политической активности в ходе нескольких периодов, когда место правителя оказывалось вакантным, то есть между двумя правлениями или во время плена Ричарда.

Этот подход послужил появлению других, более подробных и обстоятельных исследований. Так, Н. Винсент, в недавнем времени издавший хартии Генриха II и Алиеноры, выявил, исходя из анализа огромного количества документов Генриха II (около трех тысяч!), что в его окружении было крайне мало выходцев из регионов, принадлежавших Алиеноре. Вопреки распространенному мнению, аквитанцы не стремились снискать благосклонность двора Плантагенета; порой они фигурируют в королевских хартиях в качестве свидетелей, но лишь тогда, когда король оказывается в Аквитании, и не следуют за ним, когда он возвращается в свои северные владения Луары. Сам Генрих II бывает в этом регионе редко — он отправляется в него лишь затем, чтобы усмирить бунтовщиков-сеньоров или принять их оммаж. Гораздо больше уроженцев Пуату можно найти в окружении Алиеноры, Ричарда или Иоанна. Но тогда стоит спросить себя, в какой степени Генрих II был связан с аквитанскими землями. Частичный ответ заключен в локализации дворов, собираемых на Рождество: лишь два из них (в 1156 в Бордо и в 1166 г. в Пуатье) король провел во владениях Алиеноры. Генрих II в какой-то степени был чужестранцем в Пуату, владения его жены были соединены с империей Плантагенета довольно расплывчатыми, нечеткими связями, что может объяснить, почему в конечном счете они предпочли примкнуть в 1204 г. к капетингскому королевству, набиравшему силы, а не к ослабленной власти Плантагенета.