Читать книгу "Секрет покойника - Том Харпер"

Нет, ей от него не убежать. Единственный выход — спрятаться. Стены подземного хода были все в кубикулах — узких полках, на которых мертвые когда-то находили вечный покой. Если туда могли положить труп, значит, хватит места и для меня, подумала Эбби. Она выключила головной фонарик, легла на землю и попыталась протиснуться в кубикулу.

Камень сдавил ее подобно тискам. Эбби с трудом повернула голову набок, одной щекой касаясь потолка, другой — пола. Вытянув руки вдоль тела, она попыталась сделать вдох, но камень давил ей на грудь, не давая набрать полные легкие воздуха.

Шаги тем временем раздавались ближе. Вскоре вдоль каменного коридора заиграл тусклый луч; то ли его затемняла пыль, то ли сели батарейки. Эбби молила бога, чтобы Драго-вич не стал водить им по полу.

— Эбигейл, где ты? — раздался знакомый голос. — Неужели ты решила, что сможешь убежать? Ты думаешь, Золтан Драговин забывает старых врагов?

Он кашлянул, а затем мерзко расхохотался.

— Позволь дать тебе совет, Эбигейл. Я говорю это как человек, повидавший немало темных мест на этой земле. Если ты рассчитываешь спрятаться в темноте, не стоит надевать светоотражающую куртку.

Зажатая в тесной кубикуле между каменными полками, Эбби увидела в считаных сантиметрах от своего лица ботинки Драговина. Даже при самом большом желании с места ей не сдвинуться. Она закрыла глаза и приготовилась умереть.

Неожиданно вновь послышались шаги. Интересно, что это он делает? В следующую секунду раздался сдавленный крик. Затем прогремел выстрел, за которым последовал тяжелый удар. Эбби не столько услышала его, сколько почувствовала телом. И вновь тишина.

В древних катакомбах время превратилось в неспешно текущую реку. Она не могла сказать, сколько пролежала в древней могиле. Может, час, может, день, может, три. Ее окружал только камень. Его запах забивался в ноздри, его груз давил на барабанные перепонки, отчего вскоре ей начало казаться, что это не кровь, а камень пульсирует в ее в ушах. Каменная толща обнимала ее, сжимала в своих объятиях так крепко, что она уже не знала, где кончается ее тело, а где начинается камень. Слезам было некуда сбегать, и они лужицами скапливались в ее глазах. Будь у нее в запасе несколько тысячелетий, слезы наверняка проложили бы себе путь к поверхности, и из земли забил бы соленый источник.

Впрочем, чувства постепенно вернулись к ней. Сначала она ощутила покалывание в ногах. Затем, в том месте, где в него впился камень, заныло плечо. Эбби пошарила по земле рядом с собой — вроде ничего. Осторожно, отталкиваясь свободной рукой, она боком выползла из ниши в тоннель. Оказавшись наконец на свободе, она потрогала пластиковую каску и, нащупав кнопку, включила фонарик. Темноту прорезал луч света.

Драгович лежал в нескольких футах от нее. Мертвый. Пуля пробила ему голову. На всякий случай посмотрев на него еще раз — хотелось убедиться, что он действительно мертв, — Эбби повернулась и зашагала прочь.

Глава 47

Константинополь, июль 337 года

Дворец еще не закончен, а в нем уже начался ремонт. Стенные росписи забелили известкой, чтобы нарисовать новые картины. Надписи затерли цементом. Огромный мозаичный пол, на котором были изображены подвиги героев древности, убрали. Теперь его заменят сцены из жизни Иисуса Христа. В дверь мне видна комната, до отказа заполненная статуями. Мраморное воинство, стоически ожидающее своей участи. Вскоре их или продадут, или переделают во что-нибудь новомодное. Я невольно проникаюсь к ним сочувствием.

Завершился целый век. Константин лежит в порфировом саркофаге в окружении христианских апостолов. Тело Пор-фирия, снятое с крыши, набальзамировали и, согласно его последней воле, морем отправили в Рим. Что стало с Криспом — я не ведаю. К тому моменту, когда я спустился вниз, его тело уже исчезло.

Я последний, кто еще жив. Старик, вынужденный стоять в коридоре в ожидании своей участи.

Открывается дверь, и раб приглашает меня войти. Позади стола, сложив на груди руки, стоит Флавий Урс. Перед ним с табличками и перьями наготове сидят два писца. В открытое окно с внутреннего двора врывается ветерок, принося с собой звуки журчащего фонтана. Урс велит секретарям уйти и в упор смотрит на меня. Лицо его похоже на каменную маску.

— У тебя была удивительная жизнь, Гай Валерий.

Я замечаю, что он говорит в прошедшем времени.

— Мы здесь долго спорили о том, что ты сделал. Некоторые считают, что ты сыграл важную роль в заговоре против императора. Другие — что ты спас империю.

Я молчу. Что бы они там ни говорили, решение уже принято.

— Некоторые утверждают, будто в тот день они видели Константина, как его дух вознесся над погребальным костром к небесам. Новый константинопольский епископ не стал с ними спорить.

Новый константинопольский епископ — это Евсевий. На прошлой неделе Констанций утвердил его в этой должности.

— Что касается того, что ты делал там, на крыше, вместе с врагами государства… — Урс качает головой. — Не пришли ты мне записку, все было бы иначе. Но теперь все решено так, как тому положено быть.

Все решено. Три сына покойного императора — Констанций, Клавдий и Констант — получат равные доли наследства. У каждого свой собственный двор, своя армия, которой будут нужны победы, сражения, добыча. Через три года, не больше, дело дойдет до войны.

— Ты поступил правильно, — говорит Урс. — И заслужил отдых. Возвращайся к себе на виллу в Мёзию и наслаждайся сельской жизнью.

Мне кажется, что он хочет сказать что-то еще. Он отвернулся к окну, как будто подыскивая слова. Затем берет со стола мраморное пресс-папье — в виде птицы — и рассеянно вертит его в руках.

— Ты как никто другой должен это знать. Там на крыше. Это действительно был?..

— Нет, — твердо отвечаю я.

— Я тоже так подумал.

Он кладет на место мраморную птицу. Его рука тянется за листком бумаги. Он берет его со стола и начинает читать, а когда поднимает глаза, к великому своему удивлению, видит, что я еще здесь.

— Мой секретарь выдаст тебе все необходимые разрешения для отъезда. Поезжай в Мёзию и отдыхай.

Он тепло улыбается мне, как старый солдат старому солдату.

— Если понадобится, я кого-нибудь пришлю.

Белград, Сербия — июнь

Это был первый по-настоящему летний день. На улице Кнез Михайлова было невозможно пройти из-за столов и стульев, выставленных из тесных кафе на улицу. В бетонных кадках пламенели герани. Эбби в костюме кремовой расцветки сидела с голыми ногами на солнце и с наслаждением поглощала мороженое, чувствуя, как оно тает у нее на языке. Позади нее на плазменной панели транслировался Уимблдонский турнир. Заметив, что между столиками с газетой под мышкой лавирует Николич в надежде найти свободное место, Эбби помахала ему рукой.