Читать книгу "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга IV - Алексей Ракитин"

склонность детей привирать, или, если выражаться деликатнее, приукрашивать свои показания, довольно часто [хотя и не всегда] имеет довольно позитивную мотивацию и не является следствием злонамеренности. Эмоциональная незрелость ребёнка побуждает его искать расположения старших и когда ребёнок оказывается важным свидетелем при расследовании уголовного дела, то необычность обстановки сбивает его с толку и в значительной степени дезориентирует. Он видит вокруг себя серьёзных, важных мужчин с погонами и пистолетами, они разговаривают с ним внимательно и дружески — такое отношение, разумеется, чрезвычайно льстит самолюбию ребёнка, почувствовавшего внезапно сопричастность серьёзному большому делу. А если ребёнок растёт в неполной семье, без отца, то общение на равных с солидными [ «крутыми»!] мужчинами лишь сильнее кружит ему голову и побуждает любой ценой оправдать возлагаемые на него серьёзные надежды. Ребёнок будет видоизменять свои показания в угоду допрашивающим его детективам не потому, что он злой и лживый, а просто потому, что он — ребёнок, ищущий похвалы «старших товарищей».

Классическим примером того, во что может вылиться подобное взаимодействие ребёнка с детективами, может стать расследование в Советском Союзе преступлений серийного убийцы-педофила Сергея Головкина в 1980-х гг. В самом начале работы по этому делу сотрудниками уголовного розыска был обнаружен мальчик, якобы видевший преступника с одним из убитых. Свидетель дал описание преступника, упомянув в числе прочего татуировку на руке предполагаемого убийцы — фамилию «Фишер» — которой в действительности не существовало. Это сообщение почти на 3 года дезориентировало следствие, направив его по ложному следу. Поиск несуществующего «Фишера» продолжался до тех самых пор, пока повзрослевший свидетель не признался на очередном допросе в том, что никакой татуировки он не видел, а выдумал её для того, чтобы как-то «оправдать доверие» оперативников уголовного розыска, очень надеявшихся получить от него важную информацию.

По этой причине — склонности детей и подростков к приукрашиванию и мифологизации показаний — очень важно правильно проводить их допрос. В 1902 г. доцент Бреславского университета Уилльям Штерн, исследуя феномен «детского лжесвидетельства», установил, что при ответах на вопросы дети и подростки дают в среднем 30 % неверных ответов, причём в 25 % юные свидетели признают то, чего не было вообще. Однако в том случае, когда показания даются в форме произвольного самостоятельного рассказа, доля ошибочной информации уменьшается до 5 %, что в целом соответствует точности взрослых. Именно эта статистика подтолкнула исследователя к формулированию того правила, что впоследствии иногда стали называть «аксиомой Штерна»: самостоятельный рассказ всегда лучше ответов на вопросы потому, что свидетель говорит о том, в чём уверен.

Иногда «аксиома Штерна» формулируется несколько иначе: ответы на вопросы в ходе допроса всегда хуже самостоятельного рассказа ребёнка поскольку при формулировании ответов происходит интуитивная подстройка допрашиваемого. В своих последующих экспериментах Штерн наглядно продемонстрировал, насколько велики могут быть границы «интуитивной подстройки» детей. Например, в группе из 44 мальчиков 14 признавались в том, что находили в напитке тот вкус [кислый, либо сладкий], которого тот не имел. 7-летние дети при ответах на вопросы могут подтвердить до 50 % несуществующих деталей, но с возрастом этот показатель уменьшается и для 14-летних составляет уже 15 %.

Большое значение имеет пол допрашиваемого ребёнка если тот достиг 11 лет. До этого порога половая принадлежность юного свидетеля не очень важна, но с началом полового созревания резко проявляются психоэмоциональные различия между мальчиками и девочками. Последние более категоричны в суждениях, намного хуже мальчиков ориентируются на местности, сильно ошибаются в определении расстояний и количества предметов. В среднем девочки допускают на 50 % больше ошибок, чем мальчики, и не признают ошибок даже в тех случаях, когда им на это указывают. Правда, в оправдание девочек следует отметить, что они более точны при описании деталей внешности, таких как цвет глаз, длина и цвет волос, фасон стрижки, порезы от бритья и тому подобные мелочи, которые мальчики в своей памяти почти не фиксируют.

Штерн оправданно указал на то, что вопросы зачастую являются наводящими, то есть подталкивают свидетеля к заранее определенным или желательным для допрашивающего ответам. Психолог даже ввёл деление наводящих формулировок на несколько категорий в зависимости от степени внушения. Кратко назовём их по мере усиления давления на отвечающего:

— Содержащие вопросы «кто? где? почему?» и изначально задающие ограничение на набор оперируемых образов (Например, вопрос «где вы видели мальчика в куртке?» сразу задаёт ответчику ряд ограничений, сообщающих ему, что был некий мальчик, одетый в куртку и свидетель его где-то видел).

— Вопросы «дихотомичные» по своей сути, предполагающие строгий ответ «да-нет» и не оставляющие отвечающему свободу манёвра для объяснения («вы ведь видели мальчика в куртке?»).

— Также «дихотомичные» вопросы с разделением «или — или», предлагающие отвечающему выбор или иллюзию выбора («куртка на мальчике была красного цвета или зеленого?» Ребёнок в ответ на такой вопрос скорее всего не скажет, что куртка в действительности была, вообще-то серой… или это была не куртка, а жилет).

— Вопросы с неявным указание на предпочтительный ответ, содержащие вводные выражения «не так ли? не правда ли? не показалось ли вам?» (Например: «Мальчик в красной куртке казался испуганным, не так ли?»).

— Наконец, вопросы с максимальной степенью давления на свидетеля, которые сформулированы таким образом, что в них в качестве доказанного представляется нечто, вовсе недоказанное (Например: «Как вам показалось, мальчик в куртке шёл быстрым шагом и постоянно оглядывался потому что плохо ориентировался или же потому, что опасался преследования?» В действительности же, мальчик шёл не спеша и вообще не оглядывался).

Штерн, разумеется, понимал, что совсем избежать расспросов ребёнка в ходе следственных действий невозможно, поэтому психолог предложил ряд уловок, призванных снизить риск получения искаженной информации. Например, он советовал фиксировать внимание ребёнка на деталях незначительных для следствия и скрывать интерес к тому, что действительно важно. Особый упор он предлагал делать на контроль интонаций, каким задаются вопросы, для этого о пустячных деталях надлежало расспрашивать внимательно, обстоятельно, смотря ребёнку в глаза, а вопросы, представляющие большую важность, задавать тихим голосом и как бы между прочим. Штерн констатировал, что при ответах на наводящие вопросы 7-летние дети в 50 % случаев дают неверную информацию, а вот когда вопросы им задаются мимоходом, как бы между прочим, процент искажений падает в 2 раза — до 26 %.

Необходимо отметить, что работы Уилльяма Штерна по изучению достоверности свидетельских показаний детей и подростков вызвали большой интерес специалистов и подвергались различным проверкам на протяжении многих лет в разных странах мира. В целом, выводы учёного нашли полное подтверждение и сегодня под сомнение не ставятся.

Напомним, что работы Штерна, Маркса-Лабзина и других психологов, изучавших поло-возрастные