Читать книгу "Страхи мудреца. Книга 2 - Патрик Ротфусс"

В краю бесконечного ветра это выглядело так, будто мир вдруг затаил дыхание. Нескончаемая пляска меч-дерева замедлилась и остановилась, как будто оно отдыхало, как будто оно решило меня выпустить.

Я шагнул прочь от ствола и медленно пошел к Шехин, не взяв с собой ничего. На ходу я поднял левую руку и провел раскрытой ладонью по бритвенно-острому краю неподвижного листа.

Я остановился напротив Шехин, на расстоянии, которого требовала вежливость. Я стоял, и лицо мое было бесстрастной маской. Я стоял в абсолютном молчании, совершенно неподвижно.

Я протянул свою левую руку, вверх окровавленной ладонью, и сжал ее в кулак. Этот жест означал согласие. Крови было больше, чем я ожидал, она выдавилась меж пальцев и заструилась вниз по руке.

После длительной паузы Шехин кивнула. Я расслабился, и только тогда ветер вернулся вновь.

ГЛАВА 124

ОБ ИМЕНАХ

— Ты, — сказала Вашет, шагая со мной по холмам, — хвастливый самодовольный показушный ублюдок, ты это знаешь?

Я слегка склонил голову и изящно сделал жест «смиренное согласие».

Она отвесила мне оплеуху.

— Хватит уже лицедействовать, ты, задница! Ты можешь одурачить их, но не меня.

Вашет прижала руку к груди, изображая говорливую кумушку.

— А вы слыхали, что Квоут принес назад от меч-дерева? То, чего варвару не постичь: безмолвие и бездействие. Сердце Адемре! А что он предложил Шехин? Готовность отдать свою кровь ради школы!

Она посмотрела на меня, на лице у нее отражалось отвращение и смех одновременно.

— Нет, серьезно, ты как будто сошел со страниц книги сказок!

Я продемонстрировал вежливое польщенное скромное преданное согласие.

Вашет больно щелкнула меня по уху.

— Ой! — вскрикнул я и рассмеялся. — Ну, ладно. Но кто бы еще обвинял меня в лицедействе! Да весь ваш народ — один сплошной театральный жест. Это спокойствие. Эти кроваво-алые одежды. Этот сокровенный язык. Эти тайны и секреты. Такое впечатление, будто ваша жизнь — одно большое представление.

Я посмотрел ей в глаза и добавил:

— Во всех смыслах!

— Ну, на Шехин ты впечатление произвел, — сказала она. — А это главное. И ты сделал это таким образом, что главы прочих школ тоже особо ворчать не смогут. А это не менее важно.

Мы наконец пришли туда, куда собирались: в невысокое строение из трех комнат, примыкающее к козьему загону, обнесенному щепленными жердями.

— Здесь живет тот, кто залечит тебе руку, — сказала она.

— А как насчет аптекаря? — спросил я.

— Наша аптекарша — близкая подруга матери Карсерет, — объяснила Вашет. — Я бы не отправила тебя к ней лечить руки, хоть мне золотом заплати.

Она кивнула на дом.

— И вообще, Даэльн — именно тот, к кому пошла бы я сама, если бы мне требовался лекарь.

Она постучалась в дверь.

— Может, тебя и приняли в школу, но не забывай: я по-прежнему твоя наставница. Так что о чем бы ни шла речь — мне лучше знать.

* * *

Мне туго перевязали руку, и некоторое время спустя мы с Вашет сидели вместе с Шехин. Мы находились в комнате, где я прежде никогда не бывал, — менее просторной, чем те комнаты, где мы обсуждали летани. Там стоял маленький захламленный письменный стол, цветы в вазе и несколько удобных, мягких кресел. На одной стене было изображение: три летящие птицы на фоне заката, — не нарисованное, а выложенное тысячами ярких глазурованных плиточек. Я подозревал, что это нечто вроде кабинета Шехин.

— Как рука? — спросила Шехин.

— Нормально, — сказал я. — Порез неглубокий. А Даэльн шьет такими мелкими стежочками, что я подобного и не видывал. Замечательный лекарь.

Она кивнула. Одобрение.

Я поднял левую руку, забинтованную чистым белым полотном.

— Самое сложное — это не шевелить ею в течение четырех дней. Я уже чувствую себя так, словно порезал язык, а не руку.

Шехин чуть заметно улыбнулась в ответ — меня это удивило. Это выражение лица выглядело как серьезный комплимент.

— Ты хорошо выступил сегодня. Кругом только и разговоров, что об этом.

— Я полагаю, у тех, кто это видел, есть более важные темы для разговоров, — скромно ответил я.

Недоверчивая усмешка.

— Быть может, это и так, зато те, кто наблюдал за тобой тайком, наверняка расскажут о том, что видели. Я могу ошибаться, но, думаю, одна только Целеана успела поведать об этом сотне человек, не меньше. К завтрашнему дню все будут думать, что у тебя земля дрожит под ногами, как будто ты не кто иной, как сам Аэте, вернувшийся нас навестить.

Я не мог придумать, что на это сказать, поэтому промолчал. Для меня это было редкостью. Но, как я уже говорил, я успел многому научиться.

— Я ждала этого дня, чтобы кое о чем с тобой поговорить, — сказала Шехин. Осторожное любопытство. — Когда Темпи тебя сюда привел, он многое мне рассказал о проведенном с тобой времени. О том, как вы искали разбойников.

Я кивнул.

— Правда ли, что ты использовал магию крови, чтобы убить нескольких человек, а потом призвал молнию, чтобы погубить остальных?

Услышав это, Вашет вскинула глаза и обвела нас взглядом. Я так привык говорить с нею по-атурански, что мне было странно видеть, как ее лицо обретает невозмутимое адемское бесстрастие. И все же я видел, что она изумлена. Она не знала.

Я хотел было как-то оправдаться, потом решил этого не делать.

— Да.

— Значит, ты могуществен.

Я никогда прежде не думал об этом с такой точки зрения.

— Ну да, я обладаю кое-какой силой. Но есть и помогущественней меня.

— Так ты за этим искал кетан? Чтобы обрести силу?

— Нет. Я ищу из любопытства. Я ищу знания.

— Знание — тоже сила своего рода, — заметила Шехин, а потом как бы сменила тему: — Темпи мне говорил, что среди разбойников был ринта, он был их предводителем.

— Ринта? — почтительно переспросил я.

— Ринта — это плохо. Человек, который более чем человек, но менее чем человек.

— Демон? — уточнил я, машинально использовав атуранское слово.

— Нет, не демон, — сказала Шехин, непринужденно перейдя на атуранский. — Демонов не бывает. Это ваши священники рассказывают сказки про демонов, чтобы вас запугивать.

Она коротко взглянула мне в глаза, вежливо прожестикулировала честно, извинение, серьезно и важно.

— Но в мире много плохих существ. Древних тварей в человеческом обличье. И среди них есть несколько, хуже всех остальных. Они свободно бродят по миру и творят ужасные вещи.