Читать книгу "Лидерство: Шесть исследований мировой стратегии - Генри Киссинджер"

неудачи правительства, подав в отставку, тем самым защитив премьер-министра и кабинет в целом. Каррингтон, квинтэссенция чести, не был лично виноват. Согласно его представлениям о долге, отставка была единственным правильным решением.

На самом деле, в год, предшествовавший кризису, Каррингтон решительно выступал против британского решения, которое, как оказалось, вызвало аргентинскую агрессию: запланированный вывод ледокольного судна HMS Endurance с Фолклендского театра военных действий, который был предложен министром обороны Ноттом в качестве меры по сокращению расходов, что позволило бы экономить около 2,5 миллионов долларов в год. Каррингтон утверждал, что Аргентина истолкует это решение "как этап в преднамеренной британской политике сокращения поддержки Фолклендских островов". Во время дебатов в Палате общин по поводу HMS Endurance 9 февраля 1982 года Тэтчер неразумно выразила поддержку мнению Нотта, а не Каррингтона. Но цена за разрушение системы сдерживания в Южной Атлантике оказалась очень высокой, поскольку стоимость Фолклендской войны составила в общей сложности более 7 миллиардов долларов. Как пишет об этом решении историк Эндрю Робертс: «Редко когда так ярко проявлялась истина, что относительно высокие расходы на оборону представляют собой хорошее соотношение цены и качества, потому что боевые действия всегда обходятся гораздо дороже, чем сдерживание».

После ухода Каррингтона двухсотлетие Министерства иностранных дел продолжалось под руководством Фрэнсиса Пима, нового министра иностранных дел. Покинув свой пост пятью годами ранее, я посещал страну в частном порядке, но официальные любезности все же были оказаны - обед с Паймом и высокопоставленными чиновниками, а затем послеобеденный чай с Тэтчер.

За обедом обсуждение сосредоточилось на предполагаемых компромиссах, которые появились в результате шаттла Хейга. Не было ни консенсуса по деталям, ни намека на какой-либо альтернативный курс, кроме компромисса в той или иной форме. За чаем на Даунинг-стрит 10, я спросил Тэтчер, какому из новых подходов она отдает предпочтение. "Я не пойду ни на какой компромисс!" - прогремела она, - "Как ты можешь, мой старый друг? Как вы можете говорить такие вещи? Она была так раздражена, что у меня не хватило духу объяснить, что идея принадлежала не мне, а ее главному дипломату.

Ее позиция, объяснила Тэтчер, была вопросом принципа и стратегии. Поэтому она была разочарована тем, что ее ближайший союзник предложил посредничество в ответ на неспровоцированное нападение на британскую территорию. В своем вечернем выступлении под названием "Размышления о партнерстве" я поддержал позицию Тэтчер в отношении Фолклендского кризиса. Соединенные Штаты поступили бы неразумно, отказавшись от близкого союзника, как это было в 1956 году в Суэце:

Нельзя подрывать стратегическую позицию или уверенность в себе близкого союзника по вопросу, который он считает жизненно важным. Это принцип, имеющий не малое значение для современности. В этом смысле Фолклендский кризис в конечном итоге укрепит сплоченность Запада.

Тем не менее, как это иногда случалось с Тэтчер, идеи, которым она сопротивлялась вначале, позже достигали точки очевидного принятия. Это было не менее верно и в отношении ее позиции по Фолклендам. Она позволяла своей позиции на переговорах развиваться дюйм за дюймом, даже когда Аргентина по глупости не проявляла признаков ответной реакции. К моменту того, что было названо окончательным британским предложением, переданным через Генерального секретаря ООН Хавьера Переса де Куэльяра 17 мая Тэтчер согласилась разрешить ООН управлять островами в обмен на уход Аргентины; суверенитет Фолклендов сам по себе был бы вопросом будущих переговоров. Эти уступки, сделанные в основном для сохранения американской поддержки, значительно отдалили ее от первоначального настойчивого стремления восстановить прежний статус кво.

Было ли ее "окончательное" предложение основано на холодном, рациональном анализе? Или в позиции Тэтчер был элемент макиавеллизма? Наблюдая за неуступчивостью Аргентины на протяжении всех переговоров, она могла прийти к выводу, что шансы на то, что Галтиери примет ее предложение, были невелики. Предложение также могло быть запасным вариантом на случай, если флот, приближавшийся к тому времени к Фолклендам, понесет неприемлемые потери. При таком неопределенном исходе и в погоне за высокими позициями, которые давало решение, принятое при посредничестве ООН, она приняла на себя значительный риск.

Если бы Буэнос-Айрес принял ее предложение, ей предстояла бы нелегкая борьба за то, чтобы убедить Палату общин принять такое урегулирование или убедить ООН передать управление Британией после разрешения спора. Если бы это произошло, я полагаю, она перевела бы переговоры на такую почву, которая позволила бы британской целевой группе достичь своей первоначальной цели - восстановить суверенитет Великобритании. Однако, к счастью для нее, авантюра оправдалась: 18 мая аргентинцы в упор отвергли британское предложение. Три дня спустя британские войска начали наступление.

Как только начались боевые действия, победа британцев отнюдь не была гарантирована. С чрезвычайно длинными линиями снабжения и ограниченными ресурсами на месте, британская оперативная группа была весьма уязвима. Более того, Аргентина приобрела у Франции несколько ракет Exocet, которые нанесли ощутимый урон британским кораблям. Если бы один из авианосцев HMS Hermes или HMS Invincible стал жертвой, положение Великобритании стало бы шатким.

Тэтчер была слишком хорошо осведомлена об этих опасностях и потенциальном человеческом ущербе. Хотя на публике она создавала образ непоколебимой жесткости, в частной жизни она остро переживала каждую потерю. Ее авторизованный биограф пишет, что после известия об одной аргентинской атаке Денис Тэтчер нашел свою жену сидящей на краю их кровати и рыдающей: «О нет, о нет! Еще один корабль! Все мои молодые люди!» К концу войны она отправила 255 рукописных писем семьям погибших британских военнослужащих.

Модус операнди Тэтчер как лидера военного времени заключался в том, чтобы установить параметры, а затем предоставить флагманам управлять кампанией по своему усмотрению, обеспечивая при этом твердую политическую поддержку. Одним из таких параметров была 200-мильная зона отчуждения вокруг Фолклендов, объявленная 30 апреля британским правительством. В ее пределах любое аргентинское судно могло быть атаковано без предварительного предупреждения. Вскоре это правило было проверено на практике, и потребовалось решение: 1 мая аргентинский крейсер "Генерал Бельграно" был замечен на границе запретной зоны. На следующий день Тэтчер приказала потопить "Бельграно» несмотря на то, что он уже вышел за пределы зоны на расстояние около 40 миль. Погибло более 300 аргентинских моряков. Хотя ее решение вызвало много споров, позиция "Бельграно" представляла скрытую угрозу для британской оперативной группы, приближавшейся к Фолклендам.

К концу 21 мая, первого дня сухопутных боевых действий, на острова высадилось 5000 британских военнослужащих. С этого момента позиция Тэтчер ужесточилась, несмотря на растущее международное давление в пользу прекращения огня. Поскольку британская кровь теперь проливалась как на суше, так и на море, она вернулась к своей основной позиции и отказалась признать что-либо, кроме