Читать книгу "Король без трона. Кадеты империатрицы - Морис Монтегю"

Когда до несчастного опального дошли известия о предстоящей войне с Россией, он буквально рвал на себе волосы от отчаяния. У него ничего не оставалось в жизни — ничего в настоящем и никаких надежд на будущее. Олимпию Мартенсар он не видал с самой опалы. До него доходили известия о том, что ее отец преуспевает в делах, богатеет больше прежнего и хвалится своей «дивной прозорливостью». Ага, вот какова судьба этого голыша-офицера, осмелившегося полюбить его дочь, богатейшую невесту Франции! Но Олимпия твердо стояла на своем и написала своему возлюбленному, чтобы он не отчаивался и твердо верил, что она не променяет его ни на кого другого и будет ждать его.

Бертран Микеле безгранично мучился в своем удобном уголке, живя между выжившим из ума дядей и тощими козами. Он днем и ночью грезил о войне, о кровопролитных сражениях, осадах, славных победах. Крестьяне стали даже считать его ненормальным, так он был далек от реальной, окружавшей его жизни.

Между тем открылись уже первые столкновения с Россией. Начало было блестяще: принц Евгений, Мюрат, Даву и Сен-Сир умудрились в различных стычках нанести поражение Багратиону, Барклаю и Кутузову, потерявшему под Бородином пятьдесят тысяч человек.

Мюрат вступил в Первопрестольную 14 сентября. Наполеон на следующий же день основался в ней. Но Ростопчин распорядился поджечь Москву и покинул ее.

Приближалась зима, император потерял в Москве целый месяц, ожидая начала переговоров о мире, но их не было. Начались заморозки, повалил снег… Внезапно нагрянули холода. Наступило 7 ноября. Вся армия была стянута под Смоленском; в изголодавшихся войсках поднялись ропот и беспорядки…

Началось отступление под Березину, при шестнадцати и восемнадцати градусах мороза. Армия таяла с каждым днем. И люди, и лошади гибли как мухи от холода, голода, усталости, прежних, не заживших ран, оставленных без правильного лечения и даже без настоящих перевязок… Отставшие попадали в плен… Это было уже начало конца.

Армию охватил тупой ужас отчаяния. Победная звезда начала меркнуть на омрачившемся небосклоне.

Потом началась беспримерно трагичная переправа через Березину. Из пятисот семидесяти тысяч человек, бодро выступивших в поход, уцелело не более пятидесяти тысяч. Остальные были убиты, погибли от истощения, отстали, попали в плен, исчезли, передались…

Все изменяло свой характер: дивизии превратились в бригады, бригады — в полки, полки — в батальоны, а батальоны — в мелкие группы… Все это беспорядочно отступало. Офицеры и солдаты равно обносились до жалких отрепьев, растеряли свои кивера и оружие. Все перемешались в одну нестройную, разнокалиберную толпу: артиллерия, пехота, кавалеристы без лошадей. Все они, раненные, перевязанные грязными тряпицами, еле волоча ноги, брели по снегу, оставляя за собой кровавые следы.

В армии царили полная неразбериха, растерянность.

А Бонапарт, среди своей поредевшей свиты, впервые разбитый в прах — морозом, а не людьми, — чувствовал, как смертельный холод охватил его душу и леденил сердце и мозг. Он начал сомневаться в себе, в своих силах… Его пугало непривычное его слуху молчание… Теперь уже никто в армии не кричал: «Да здравствует император!» Нет, его окружали хмурые, истощенные лица, скорбно укоризненные, недоумевающие взгляды, а его ворчуны-гренадеры, оборванные и жалкие, еле тащились, опираясь на ружья, заменявшие им костыли.

Куда они брели? Они и сами того не знали. Одно было несомненно: навстречу смерти. И когда вдали на дороге показывался обнаженный кустарник, многие из них задавали себе мысленный вопрос: «Свалюсь ли я до него или уже перейдя его?» У многих из воинов разум мутился от всего переживаемого. Иные из молодечества затягивали лихую песню, стараясь подбодрить ею и самого себя, и товарищей. Это развлекало на короткий срок, заглушало и голод и усталость. Но обрывалась песня — и черные мысли снова сжимали словно в тисках измученные сердца. Вспоминались покинутые семьи, свой угол, родная деревня, и пробуждалось ясное сознание своей ненужности, всей жестокости этого страшного бедствия — войны.

Но вскоре и песня умолкла: слишком сильно одолевал всех голод. После долгого, томительного, тяжелого дневного пути воинов ожидала остановка среди голой равнины, где не было ни пищи, ни питья… Единственной роскошью служили костры, разведенные из сырых сучьев.

Увидев огонь, к нему медленно ползли со всех сторон все умирающие, раненые, изможденные страдальцы. Все они хоть ползком, да ползли к неверно колеблющемуся пламени, олицетворявшему для них жизнь. Задыхаясь от страдания и усталости, с хрипом и стоном окружали они костер, жалобно моля:

— Хлеба!.. Хлеба!..

Истощенные, бледные офицеры молча склоняли голову. Они устали подбадривать своих несчастных солдат, вселять в них ложные надежды. Надеяться было не на что.

Однажды вечером разнесся слух, что император покинул армию. Его прокляли в этот день, как подлеца и дезертира. В армии воцарилось чувство безнадежной беспомощности.

Главнокомандующим был Мюрат. Раньше он был очень любим, но теперь наступило такое время, когда уже никого не любили. Но вот наступил день, когда и он тайно покинул армию, испугавшись за сохранность своего трона.

Правда, остался Ней, но ведь последний не был королем.

Мороз крепчал, дошел до тридцати градусов. Люди страдали неимоверно.

И вот в один из таких дней сын самого богатого человека Франции, жизнерадостный богач Мартенсар, которому завидовала вся «золотая молодежь» Парижа, измученный голодом и усталостью, полузамерзший, с ногами, ободранными и окровавленными от долгого пути, решил, что пора все это покончить, и опустился на снег, чтобы никогда уже больше не вставать.

Тщетно умоляли его товарищи ободриться, встать, продолжать дальнейший путь. Он оставался непреклонным и только мрачно повторял:

— Нет, нет, оставьте!.. Это чересчур глупо… Останься я там, я мог бы быть таким счастливым!.. Нет, с меня уже достаточно… за глаза достаточно… Оставьте меня!..

Невантер попытался было забрать его силой, но Мартенсар рассвирепел, выхватил саблю и стал размахивать ею во все стороны. Товарищи отступились от него и со стесненным сердцем предоставили его судьбе.

Вероятно, Мартенсар еще долго мучился, прежде чем пришел его конец, и умер, глядя в чуждое ему, хмурое, неприветное небо, серое, как само отчаяние.

Товарищи еще долго оборачивались в его сторону, они слышали, как волки завыли в отдалении, чуя добычу и оповещая друг друга о близком пиршестве…

— А завтра, может быть, наступит наш черед, — обратился Орсимон к Невантеру. — Мы — последние уцелевшие кадеты из числа принятых императрицей в Компьене, в июле тысяча восемьсот шестого года. Помнишь?..

— Да, — тихо ответил Невантер, — нас было десять… Но Иммармон умер, Прюнже умер, Тэ умер, Рантиньи умер, Новар умер, Мартенсар… умер, Гранлис и Микеле — исчезли… Славное повышение!.. А как все были жизнерадостны в ту пору!..

— Да! — отозвался Орсимон. — Я смеялся целыми днями!