Читать книгу "Взлеты и падения государств. Силы перемен в посткризисном мире - Ручир Шарма"

Подушевой доход в стране приближается к десяти тысячам долларов, и руководство страны снизило целевой показатель роста в 2016 году до 6,5 % – но в посткризисную эпоху и новая планка слишком высока даже для более бедной страны. В конце прошлого года некоторые провинциальные чиновники признались в искажении статистики ради достижения целевых показателей. Самой важной реформой, которую мог бы провести Китай, был бы отказ от целевого показателя роста, который заставляет руководство насильно скармливать экономике кредиты, которые та не может переварить.

Целевой показатель, превышающий 6 %, говорит о непомерности амбиций Китая, в то время как рост его трудоспособного населения достиг серьезной поворотной точки: в 2015 году трудоспособное население страны уменьшилось впервые с тех пор, как в 1950 году ООН начала собирать статистику. В послевоенный период рост крупных экономик с уменьшающимся трудоспособным населением составлял в среднем всего лишь 1,5 % и никогда не задерживался на шести и более процентах. Кажется маловероятным, что Китай сможет справиться со своими демографическими проблемами.

Кредитное правило продолжает подавать красный сигнал. Долговые запои такого масштаба, как испытывает сейчас Китай, всегда вели к экономическому спаду, зачастую сопровождавшемуся еще и финансовым кризисом. Ни одна развивающаяся страна не накапливала кредиты с такой скоростью, с какой это делает Китай с 2008 года, и его долговая нагрузка по-прежнему растет вдвое быстрее ВВП. Значительная часть этих кредитов продолжает идти на все менее продуктивное инвестирование, составляющее уже намного больше 35 % ВВП – верхнего предела благоприятной для стабильного роста зоны.

В 1970 году инвестиции в Китае составляли менее 25 % ВВП, а с тех пор они постоянно росли и в 2013-м достигли абсолютно рекордного значения – 47 % ВВП. Это еще одна опасная поворотная точка. Мои исследования показывают, что если пиковое значение инвестиций превысило 40 %, то в течение следующих пяти лет скорость экономического роста обычно уменьшается вдвое. Сейчас промышленный сектор отвечает за необычно большую долю китайской экономики, и после прошлогоднего резкого замедления в 2016-м ему грозит сокращение – это станет первой промышленной рецессией в Китае с тех пор, как в 1978 году страна начала открываться миру.

Наблюдение за поведением местных жителей тоже наводит на тревожные мысли. Пекин недавно девальвировал юань в надежде возродить промпроизводство и экспорт и погасить волну резкого оттока капитала. Однако девальвация оказалась слишком незначительной, чтобы успокоить нервы, и китайцы принялись еще быстрее выводить деньги за границу. В 2015 году из Китая ушло 640 млрд долларов, из них большая часть – в последние полгода. Причем значительные суммы были прикрыты фальсифицированными паспортами экспортных сделок и другими документами, которые китайцы используют для маскировки нелегальных потоков капитала. Этот сценарий с кошмарными последствиями разыгрывался и раньше: в десяти из двенадцати крупных валютных кризисов на развивающихся рынках начиная с 1990 года местные инвесторы бросались к выходу намного раньше иностранцев.

Вывод капитала – это открытое выражение недоверия правительству, сомнения в его способности справиться с ухудшающейся экономической ситуацией. В случае с Китаем масштабы вывода так велики, что чувствуются по всему миру. Богатые китайцы используют дорогие юани для покупки недвижимости и тем самым вздувают цены на рынках недвижимости от Сан-Франциско до Лондона почти до уровня пузырей. У двух крупнейших продавцов недвижимости в Австралии 40 % покупателей – спекулянты, а трое из четырех спекулянтов – китайцы. Некоторые из них приезжают по турпутевкам для покупки второго дома вне Китая.

Экономический рост Китая начинает напоминать движение теннисного мячика, прыгающего по ступенькам вниз: он подскакивает, когда правительство принимает новые стимулирующие меры, чтобы снова упасть еще на одну ступеньку ниже. Хороший признак для Китая один: все глобальные СМИ уже вцепились в эту историю и задаются вопросом, ждет ли экономику Китая жесткая посадка. По некоторым оценкам, в 2015 году Китай рос со скоростью менее 4 %, что после стольких лет двузначных темпов роста ощущается местными как рецессия; так что я бы сказал, что жесткая посадка уже произошла. Вопрос в том, ждет ли страну еще и финансовый кризис, который может случиться в виде лопнувшего на рынке облигаций пузыря или валютного кризиса, если стремительный отток капитала обрушит юань. Быть кризису или не быть, но перспективы экономического роста Китая сейчас кажутся одними из самых ужасных в развивающемся мире.

Жесткая посадка Китая отозвалась повсеместно, потому что в текущее десятилетие Китай занял место США в роли ведущего приводного механизма глобального экономического роста. В настоящее время на Китай как на главный рынок для своих экспортных товаров полагаются сорок четыре страны – в четыре раза больше, чем в 2004 году, а США играют такую роль для тридцати одной страны. Сегодня замедление китайской экономики на один процентный пункт снижает рост глобального ВВП почти на половину процентного пункта, причем основной удар приходится на развивающиеся рынки.

Самое сильное потрясение испытали экспортеры сырьевых товаров, а за ними – ближайшие соседи Китая, такие как Тайвань и Южная Корея, которые не только активно торгуют с Китаем, но и связаны с ним сложной сетью инвестиций в тамошние заводы. Впрочем, ни в одной из этих стран не возникло проблем. В Тайване стабилен рост кредитов, а банки насыщены депозитами. Южная Корея занимает высокое место в рамках правила о заводах, развивая производство в авиакосмической отрасли, а также в новых отраслях, связанных с компьютерными процессорами, и фармацевтике. Один из крупнейших конгломератов страны инвестирует миллиарды, чтобы стать ведущим мировым производителем на бурно развивающемся рынке биосимиляров, то есть близких аналогов существующих биологических препаратов.

Тем не менее в целом будущее Южной Кореи и Тайваня, согласно правилам, выглядит неоднозначно. В прошлом обе страны превозносили за их эгалитарность, несмотря на растущее благосостояние. Но теперь в них ширится борьба против неравенства. Президент Южной Кореи Пак Кын Хе пришла к власти под лозунгом “экономической демократии”, но в конце 2015 года столкнулась с массовыми протестами из-за снижения защищенности рабочих мест и потворства миллиардерам, владеющим ведущими промышленными конгломератами страны. Негодование против углубляющегося неравенства, растущие цены на недвижимость и представление о чрезмерно теплых отношениях предыдущего правительства с Китаем привели к власти в Тайване нового лидера – Цай Инвэнь из Демократической прогрессивной партии (ДПП). Раньше выдвижение кандидатов от ДПП всегда тревожило рынки, опасавшиеся, что эта ратующая за независимость партия вызовет столкновения с Китаем, который по-прежнему претендует на суверенитет над Тайванем.

Однако во время нашей встречи в Тайбэе в 2014 году Цай произвела на меня впечатление прагматичного реформатора и заверила, что у нее нет намерения нарушать статус-кво. Вполне возможно, что ее популярность позволит ей заключить те торговые соглашения с Китаем, которые вызывают такое противодействие и которые стали одной из причин свержения ее предшественника. Более того, Цай планирует диверсифицировать свои торговые связи, подписав соглашение о Транстихоокеанском партнерстве с США, что может повысить статус ее страны в качестве бизнес-оазиса. Однако в условиях сокращения населения трудоспособного возраста как в Тайване, так и в Южной Корее и торпедирования их традиционного источника дохода – экспорта – за счет снижения глобальной торговли трудно себе представить, что в ближайшие пять лет эти страны смогут поддерживать высокие темпы роста. Перспективы этих бывших чудо-экономик сейчас выглядят явно средними.