Читать книгу "Пламя Магдебурга - Алекс Брандт"

– Уйди с дороги, – угрожающе произнес он, не заметив даже, что обратился к члену городского совета на «ты». – Ты мешаешь пройти.

Хойзингер не сдвинулся с места. Наоборот, заложил за спину руки и слегка прищурился – он всегда делал так, когда намеревался сообщить собеседнику нечто важное.

– Что ты делаешь, Петер? – спросил он, и в его взгляде появилось знакомое юноше насмешливо-скорбное выражение. – Что ты делаешь? Вершишь суд и приговариваешь людей к смерти. Твои дружки расхаживают по городу с оружием и ведут себя так, словно они здесь хозяева. Ты кем себя возомнил, Петер? Решил, что сможешь в одиночку управлять Кленхеймом?!

– Я защищаю Кленхейм, – спокойно и с некоторой торжественностью произнес Штальбе.

– По-твоему, убивать людей на большой дороге или ломать им кости – это значит защищать Кленхейм?

Лицо юноши окаменело.

– Замолчи, – глухо произнес он.

– Вчера я был у твоей матери, – продолжал казначей, не обращая внимания на его слова. – Она считает тебя героем, считает, что ты спас Кленхейм от испанцев. А я вот что скажу, Петер. Ты, именно ты и угрожаешь нашему городу. В прежние времена таких, как ты, приговаривали к смерти или изгоняли прочь. И я сделаю все, чтобы…

Штальбе с силой толкнул его в грудь. Хойзингер пошатнулся, но успел перехватить его кисть своими маленькими, сухими пальцами и стиснуть, неожиданно сильно, так, что Петер поморщился от боли. Тогда он вырвал руку и без замаха ударил казначея кулаком в лицо. Вера вскрикнула, но Петер даже не посмотрел на нее.

– Думай, что говоришь, ублюдок, – прохрипел он.

По щекам женщины побежали слезы, как будто ударили ее. Она стояла, беспомощно переводя взгляд с мужа на Петера и обратно. Рот ее был приоткрыт, и она не могла произнести ни слова.

Хойзингер – от удара он чуть было не упал на землю, но все-таки удержался на ногах – отнял руку от лица. Его ноздри, усы и подбородок были забрызганы темной кровью. Он посмотрел на свою перепачканную ладонь и без всякого выражения произнес:

– Я сейчас же пойду к бургомистру. Я соберу Совет и добьюсь, чтобы тебя изгнали из города.

Штальбе посмотрел на него. Вытащил из-за пояса пистолет.

– Спрячь обратно, – презрительно сказал Хойзингер. – Выстрелить ты все равно не посмеешь, так зачем же…

Петер выстрелил ему в лицо.

* * *

Со стороны могло показаться, что кто-то обхватил голову Хойзингера руками и с силой дернул верх. Тело его слегка изогнулось, подошвы башмаков на какое-то мгновение оторвались от земли. Мертвый, он рухнул на мостовую.

Пуля раскрошила переносицу, между лбом и усами осталась лишь багровая воронка с черной дырой посередине. Кровь вытекала из нее, как вино из проломленной бочки.

– Сраный ублюдок, – пробормотал Петер. Его руки тряслись, воздух с шумом выходил из ноздрей. – Ублюдок… Доволен теперь?! Черт, еще и куртку мне замызгал…

Он поскреб пятна ногтем. Еще раз посмотрел на лежащее на земле тело. Нервным движением смахнул со лба прядь черных волос. Затем сунул за пояс пистолет и быстро зашагал по улице прочь, ни разу не оглянувшись. Порыв ветра подхватил и погнал ему вслед ворох желтой, зернистой пыли.

Вера Хойзингер осталась одна. Она не кричала и не звала мужа по имени; он был мертв, и она приняла это. Лицо ее было серым, словно его обсыпали золой, глаза и рот проступали на нем яркими воспаленными пятнами. Она не заметила, как ушел Петер и как чье-то настороженное лицо высунулось из окна мансарды в доме напротив – высунулось и тут же спряталось обратно. Новый порыв сухого, колкого ветра пронесся мимо, растрепав ее темные волосы.

На перекрестке, в дальнем конце улицы, начали собираться люди. Они стояли на одном месте и не решались подойти ближе, как будто перед ними была дверь, ведущая в чумной барак. Наконец кто-то из них выступил немного вперед и окликнул женщину. Она не пошевелилась.

Гюнтер Цинх подбежал к ней и взял за руку.

– Господи, Вера, что случилось?! – пробормотал он, глядя на лежащее на земле тело. Он не сразу понял, что это казначей – в изуродованном, утыканном осколками кости лице трудно было что-то различить.

Глаза Веры были пустыми. Она ничего не сказала Цинху и даже не посмотрела на него. Высвободив руку, женщина медленно опустилась на колени рядом с телом мужа и поцеловала его в окровавленный лоб.

* * *

Его нашли три часа спустя, на площади перед ратушей. Петер сидел, привалившись спиной к теплому каштановому стволу, сдвинув на лицо свою шапку. Разряженный пистолет валялся в пыли у его ног. Увидев стоящих перед ним людей – бургомистра, Маркуса и остальных, – юноша поднялся на ноги.

Карл Хоффман протянул ему свернутый в трубку бумажный листок с неровной нашлепкой печати.

– Кленхейм приговорил тебя к смерти, – сказал он.

– Я не умею читать, господин бургомистр. Вы же знаете.

Бургомистр посмотрел на Маркуса.

– Тебя осудили, – глухо произнес тот. – Трое судей утвердили решение. Ты должен пойти с нами.

Петер лишь пожал плечами в ответ.

Маркус Эрлих и Гюнтер Цинх обыскали его, связали руки веревкой, а затем, по знаку бургомистра, повели с площади прочь. Петер шел покорно, опустив голову. Маркус и Гюнтер были по обеим сторонам от него, чтобы не дать ему убежать.

– Господин бургомистр! – раздался сзади чей-то голос.

Хоффман нехотя повернул голову. Это была Мария Штальбе. Она торопилась к ним со стороны Липовой улицы, придерживая рукой измятый передник. Ее движения были суетливыми, казалось, что от спешки она слегка подпрыгивает.

– Подождите, подождите, прошу вас… Куда вы ведете его, господин бургомистр? Почему руки связаны? Господи, Петер, что ты опять такого натворил? Почему ты не явился домой? Ты давно должен был возвратиться; я ждала, когда ты придешь. Господин бургомистр, вы же знаете Петера, у него доброе сердце, но иногда он совершенно… – Она приложила руку к груди, чтобы отдышаться. – Вы уж мне все скажите как есть, господин бургомистр, я ему спуску не дам. Уж на что люблю его… Вы же знаете, как я люблю своего Петера, да разве и может быть по-другому – все-таки единственный мужчина в доме, нам без него не прожить, и, скажу вам по совести, любая мать мечтала бы о таком сыне… А все ж таки хоть и люблю, но и беспутничать не позволю. Вы мне скажите все как есть, господин бургомистр, я его накажу так, что надолго запомнит…

Она говорила без остановки, часто повторяя одно и то же. Взгляд ее был одновременно настороженным и заискивающим, а бесконечный поток слов напоминал жужжание мухи – большой толстой мухи, случайно влетевшей в комнату и теперь неловко бьющейся о незнакомые углы и выступы стен. Она взяла сына под руку, затем отстранилась, подошла поближе к бургомистру, бросила короткий, непонимающий взгляд на Маркуса, потом снова подошла к Петеру и каким-то вороватым движением погладила его по щеке. Из-за этих ее движений – неловких, но быстрых – процессия замедлилась, а потом и вовсе остановилась.