Читать книгу "Скользящие души, или Сказки Шварцвальда - Елена Граменицкая"

Михаэль снисходительно улыбнулся. Телодвижения глупого священника, его бесполезные слова вызывали в нем раздражение. Но он смог его подавить.

Утро воскресенья выдалось на редкость ясным и морозным. Бескрайнее небо раскинулось над Фрайбургом лазурным покровом. К центральной площади с рассветом стали стягиваться жители города и ближайших окрестностей, чтобы присутствовать на казни знаменитой шварвальдской ведьмы.

Напротив здания суда установили ствол свежеспиленной лиственницы. Предвкушая долгожданное развлечение, стражники обложили его охапками хвороста.

Ближе к полудню на месте казни яблоку было негде упасть. Заполнивший площадь народ возбужденно жужжал, пересказывал по нескольку раз сплетни вчерашнего дня о вынесении приговора чернокнижнице, которая покинула зал суда так и не раскаявшись в совершенных злодеяниях. Говорили, что глаза нечестивицы горели адовым пламенем, и стоило ей бросить взгляд на присутствующих в зале, как их охватывала трясучка, которая не проходила до самого вечера. Что же грозит несчастным сегодня, ежели она начнет напоследок колдовать? Чур нас, чур! Спаси и сохрани!

Стращая друг друга, пришедшие с раннего утра зеваки стояли, словно гвозди, на заледеневшей за ночь мостовой, отталкивая прибывающих вновь.

Регину привели на площадь после полудня. На мгновение над гудящим людским морем воцарилось гробовое молчание, в следующий момент сменившееся восторженными криками, оглушительным свистом, гнусными улюлюканьями и проклятиями. Глупцы подавляли свой необъяснимый страх перед женщиной, которая, гордо вскинув голову, твердой поступью прошествовала к месту казни. Обряженная в нелепый балахон грязно-желтого цвета, великая и ужасная ведьма смотрела сквозь толпу, не замечая ее. Ее прекрасное лицо было светло и спокойно. Темные глаза искрились на ярком полуденном солнце. Она не видела ничего вокруг себя, она давно вернулась в прошлое, где мужчина ее жизни подарил ей полнеба, где она любила и была любима, где они оба были свободны.

Ее тело послушно подчинялось приказам палача, связавшего руки за шестом. Но на просьбу священника покаяться и принять Христа она ответила отказом.

Какой смысл менять богов? Только Конрад, двуликий Янус, умудрился служить обоим.

Регина подняла глаза к открытому окну его кабинета. Она знала, что он стоит недалеко от окна, боясь показаться публике.

Он подойдет ближе лишь когда займется пламя.

Ее душа дрожала в предчувствии конца.

Перед порогом, ведущим в тайну, перед неизбежным превращением.

Перед освобождением от уставшего страждущего тела.

Душа ее боялась лишь боли.

И когда вспыхнуло пламя, охватившее далекие от нее пучки хвороста, Регина, собрав оставшиеся силы, взмолилась:

— Конрад, останови мое сердце! Убей меня, пока это не сделал огонь. Ради нашей любви, которая еще жива, умоляю, останови его!

Фиолетовая тень мелькнула в проеме окна напротив.

Никто из зевак не поднял голову, никто не видел епископа, бледного словно сама смерть. Никто не видел его гаснущих глаз, его дрожащих губ, его рук, судорожно вцепившихся в подоконник.

Никто не слышал слов, которые вслед за Региной он начал повторять.

Глаза ликующих были устремлены на разгоревшийся костер, на застывшее тело ведьмы, на лице которой жили лишь губы, творящие последнее колдовство.

Все видели, как дернулась она в страшной судороге, выгнулась колесом, как конвульсии несколько раз прошлись по телу волной и кровавая пена скопилась в уголке скривившегося от боли рта.

Регина упала на колени и поникла головой словно кукла, отпущенная на волю хозяином, который разорвал ненужные нити. Огонь, подобравшись ближе, вспыхнул на ее длинных волосах, превратив их в пылающий факел. И через мгновение до собравшихся зевак долетел запах обгорелой плоти. Среди двуногих животных, похожих на людей, началось безумное пиршество.

Конрад, обессилев, упал в кресло напротив открытого окна. Спустя мгновение белоснежная голубка опустилась на подоконник и начала чистить перышки. Сверкая черными бусинками глаз, она радостно и благодарно ворковала.

Епископ не сводил с птицы восхищенных глаз.

— Ты знала, знала наперед то, что должно было свершиться. Но риск был огромен. Если бы я не обрел человеческое сердце, то не услышал бы твою мольбу и не смог избавить от мучений. Ты шла на смертельный риск, отдаваясь в мои руки, надеялась лишь на чудо. Любовь его сотворила.

Я вернул себе то, что потерял, отчасти по твоей вине.

Внезапный порыв ветра сорвал с подоконника белоснежную птицу. Призывно крикнув, голубка покружила недолго перед окном и вскоре потерялась в лучах полуденного солнца.

Пришло его время.

Конрад вытащил из верхнего ящика письменного стола небольшую шкатулку из змеевика. Достал золотое кольцо и, сняв оправу с рубином, надел его на безымянный палец правой руки. Ожившие защитные руны сверкнули на солнце.

— Я готов, любовь моя!

Не медля ни минуты, человек, носивший имя Конрад Справедливый, епископ Макленбургский, опустился в кресло напротив окна, выходящего на главную площадь, где догорала плоть женщины, которую он любил больше собственной жизни. Закрыл глаза и, возносясь в небо мечтой, усилием воли и по милости Темного Бога остановил биение собственного новообретенного сердца.

Черный ворон, сидевший на подоконнике кабинета епископа, расправил мощные крылья и заклекотал. Он смотрел на волнующееся под ним пьяное человеческое море.

Наивные доверчивые глупцы, безумные овцы. Как легко было вами управлять человеку, чье тело безжизненно сползло на пол с высокого резного кресла!

Который когда-то был им.

Впереди его ждет следующее превращение. И новая попытка добиться реванша.

Пронзительно и восторженно крикнув, ворон сорвался в небо, догоняя исчезнувшую за линией горизонта белоснежную подругу.

Скользящие души. И жили они долго и счастливо…

Виктория, въехав на территорию научно-исследовательского института, припарковалась ровно на том же месте, где предпочитала ставить машину ее сестра. Борис Михайлович, наблюдая из окна кабинета за ее маневрами, усмехнулся: непостижимая тайна — дуальное сознание близнецов.

Лишь последнее время девушки старались не походить друг на друга. Ирина выбирала яркие, кричащие, эпатирующие цвета, она любила привлекать внимание и купаться в восхищении. Вика, наоборот, предпочитала притаиться в темной норке. В одежде неизменно останавливалась на пастельном верхе и классическом черном низе. Носила широкополые шляпы, узкие манто, высокие перчатки. Идеальным завершающим штрихом идола серебряного декаданса, женщины-вамп стала бы дымящаяся сигарета с длинным мундштуком.

Так и сейчас — стройная фигурка, сошедшая с картины Альфонса Мухи, проскользнула мимо вышедших на перекур младших и старших научных сотрудников и, провожаемая восхищенными взглядами, скрылась в подъезде.