Читать книгу "Сны богов и монстров - Лэйни Тейлор"

Жаль, что нельзя позвать его сюда, нельзя поговорить. Посмотри, чего мы добились. Посмотри на Зири и Лираз. Их руки близко-близко, они уже почти соприкоснулись. Они наэлектризованы точно так же, как сама Кэроу рядом с Акивой. А вон там стоит Кита-Эйри, которая всего лишь несколько дней назад наставляла на Акиву и Лираз хамсы и смеялась. А сейчас она держится рядом с Орит, Незаконнорожденной, которая во время военного совета сидела за столом напротив и ругалась с Волком насчет дисциплины химер. А еще Амзаллаг, в новом теле, которое сделала для него Кэроу – не такое уродливо огромное, как прежнее, – он рвется в Лораменди, искать души своих детей.

Они теперь едины – настоящее боевое братство, они вместе сражались и вместе выжили в неистовой битве, у них теперь общее на всех прошлое. Битва при Адельфах связала их судьбу.

Судьба. Кэроу снова не могла избавиться от чувства, что судьба – если она существует – за что-то ее возненавидела.

Зузана спрашивает, на что она потратит гавриэль? Что можно пожелать такого, что вернет Акиву, что поможет задавить то проклятое чувство, будто у нее, у них обоих, украли самое главное, самое дорогое? Бримстоун всегда очень четко говорил о пределах действия монет.

«Некоторые желания ни одна монета не выполнит», – объяснил он ей как-то, когда она была совсем маленькой. «А какие?» – спросила она тогда, и его ответ всплыл сейчас в памяти. Сейчас, когда в руке зажат гавриэль и так хочется верить, что он способен решить все ее проблемы. «Большая часть по-настоящему важных вещей». И Кэроу знала, что он прав. Мечта, счастье, мирное небо над головой. Она знала, что произойдет, если пожелать что-то подобное. Ничего. Гавриэль останется лежать на месте. Словно с его поверхности Бримстоун осуждающе качает головой.

Но если ты понимаешь пределы их возможностей, монеты могут помочь.

– Я желаю знать, где сейчас Акива, – сказала Кэроу, и гавриэль исчез с ее ладони.84

Катаклизм

Певчая начала рассказ, но Скараб ее перебила. Старшая женщина была слишком мягкой, она хотела снизить накал ужаса всей этой истории, хотя в ужасе и была самая суть, – словно боялась, что стоящий перед ней воин не вынесет удар.

Он выдержал. Побледнел. Челюсти сжались крепко, до хруста, – но он выдержал.

Королева поведала ему о спеси старых магов, которые возомнили, что могут предъявлять права на Континуум; об Искателях; о том, что только стелианцы возражали против того проекта. О том, как были пробиты вуали, как маги научили двенадцать избранных пронзать самое ткань мироздания. Маги посягнули на то, что было им не по зубам.

А потом Скараб рассказала ему, что́ открылось Искателям по ту сторону отдаленной вуали. Сила, которую они не сумели удержать.

Нитилам, так назвали их Искатели, поскольку твари не имели языка и самоназвания, только голод. Нитилам – древнее слово для кровавого хаоса. Таковы они и были.

Описаний не сохранилось. Никто из ныне живущих тварей не видел, но Скараб и сейчас ощущала их присутствие – меньше, чем дома, но ощущала все равно. Они никуда не делись. Давят, впиваются, грызут.

Быть стелианцем означало каждую ночь проводить в доме, где на крыше роятся чудовища, пытающиеся пробить дорогу внутрь. Крышей было все небо, а домом – Эрец. Вуаль стелилась по небесному своду, и на Дальних островах, где вокруг только небо и море, говорили просто: небо кровоточит, небо цветет. Болеет, слабеет, иссякает. Однако имелась в виду вуаль, сотворенная из несметного числа энергий, сиритара, который стелианцы питали, охраняли и кормили собственной жизненной силой – всякий день и всякий час.

В этом заключался их долг. Именно таким образом они удержали портал, когда Искатели потерпели поражение, вот почему их век короче, чем у северных родичей, которые ничего не отдают, а только берут у мира, куда пришли как в убежище, а потом нагло заявили свои права на него.

Стелианцы отдают свою кровь вуали, которую повредили глупцы; в одиночку удерживают бессмысленную, тупую, дикую силу нитилама. Чудовищ. Но нитилам – начало куда более разрушительное и необузданное, чем просто вечно голодные злые твари. По словам Скараб, только одно слово в состоянии описать такую мощь:

Боги.

Для чего же еще придумали это слово, как не для обозначения невидимого и необъятного начала? Что до «божественных звезд», которым поклоняются испокон веков, то, по словам Скараб, от них не больше проку, чем от сказок на ночь. Какой толк от светлых богов, если они только смотрят с высоты, в то время как темные боги ежесекундно пытаются тебя пожрать?

Нитилам – нечто огромное, темное, она врастает щупальцами в окружающий мир, а множество пульсирующих ротовых отверстий присасываются к вуали, словно червь к выброшенной на берег морской змее. Она уже давно умерла, бледное брюхо сморщилось под солнечными лучами, а страшный паразит все еще сосет мертвое тело.

Этого она Акиве не сказала. То был ее собственный кошмар, стоило ночью закрыть глаза и представить, как извиваются мерзкие щупальца, присосавшиеся к вуали. Она просто пересказала ему миф, поскольку там была правда: есть тьма, и в ней плавают чудовища, огромные, как миры.

Скараб заговорила про Мелиз, и в глазах Акивы что-то блеснуло. Блеснуло – и погасло. Когда Певчая послала ему образ Фестиваль, он отреагировал похожим образом. Возможно, старуха желала его пощадить. Или ее ослепила горечь собственной утраты. Почему только одна Скараб заметила, как сильно подействовал на Акиву образ матери, переданный ему в сообщении? Как он потянулся к нему всеми силами своего разума, а потом отпрянул?

И вот теперь Мелиз. Мелиз, венец Континуума, его сад и сокровищница. Родной мир серафимов, сердце тысячелетней цивилизации. Скараб не отводила глаз, повествуя Акиве об истории его собственного народа, о величии предков, о славе серафимов Первого Века. Больно. Мелиз, первый и последний, Мелиз вечный, Мелиз утраченный.

Королева жестко напомнила себе, что он преступник; она передавала ему волны скорби, утраты и печали – каждая пронзала его, что-то забирая из жизненной силы, – и Акива слабел прямо на глазах.

Чего она вообще от него хочет? Вытянуть все силы? Скараб не могла точно сказать даже самой себе. Она преследовала его, чтобы убить – сначала. А теперь?

После битвы в Адельфийских горах, когда она, словно косой, срезала нити жизни атакующих солдат Доминиона, собрала их в жгут и положила начало первой струне йорайи – мистического оружия предков, – в голове мелькнула мысль, что нить, свитая из души Акивы, задаст в аккорде самый главный тон. Станет лучшей струной ее арфы. Сила его магии, но под ее контролем.

Возможно, здесь и крылся ответ. Возможно, именно к такой цели предназначение вело Фестиваль.

Хорошо бы зов ананке самой Скараб был яснее.

С одной стороны, все совершенно понятно. Нитилам – ее бремя и жребий. И никуда от этого не уйти.

Она всегда это ощущала. Лежа по ночам без сна, Скараб представляла грядущее сражение. Предчувствовала, что битве суждено состояться. Сила против силы, без преград и барьеров. Лютый бой двух лютых врагов. Смертный бой.