Читать книгу "Ричард Длинные Руки - граф - Гай Юлий Орловский"

– Ваша милость, они ждут вас в своих покоях.

Что-то в голосе показалось упрятанным, но со всех сторон такой шум, вопли, ликующие крики, что мысль тут же выпорхнула, я хлопнул себя по лбу, повернулся в сторону подземной тюрьмы.

– Погоди, есть более неотложное дело.

Он кивнул еще двоим, они пошли со мной, а первый забежал вперед и, гремя ключами, поспешно отпер железную дверь. Я распахнул ее, всмотрелся в темноту. Митчелл прикрыл глаза ладонью от яркого света. На руках тяжелые цепи, ноги в широких железных браслетах, толстая цепь держит прикованным к стене. Под ним свежая солома, однако ее не столько, чтобы не чувствовал холод каменных плит.

– Ну что, – сказал я, – сидишь?

Он прорычал хмуро:

– Ну сижу. И что дальше?

– Нравится? – спросил я.

Он сказал зло:

– Можем поменяться. Хочешь?

– Не очень, – ответил я. – Во всяком случае, не настаиваю. И что же ты снова здесь, а? Был же на коне, в доспехах, с мечом и щитом…

Он сплюнул мне под ноги.

– Не твое собачье дело.

– Мое, – заверил я. – Потому что в моей власти снести тебе дурную башку прямо сейчас. Так что мое дело… А ведь ты попал, попал…

Он спросил с хмурым подозрением:

– Что еще? Насчет подвала – знаю.

Я покачал головой:

– Да нет, ты попал куда хуже. Где же твоя лихость, а? Ведь «лихость» от слова «лихо». А ты убоялся, что если сбежишь, то я заставлю отвечать бедную овечку Даниэллу…

Он фыркнул:

– Она не бедная.

– Но овечка?

– И не овечка, – ответил он. – Да, она приносила мне еду… из христианской кротости.

Я засмеялся.

– Кто здесь знает о христианской кротости? Ни одной церкви… Да и ты не похож на иисусика, что живет христианскими заповедями.

– Слушай, – сказал он, морщась, – тебя часто посылали? Вот и иди, иди, иди… Кто бы меня ни выпустил, не все ли равно? Я в подвале, что тебе еще надо? В том же подвале. Что еще?

Я сказал доверительно:

– Ты сам указал самое слабое место в своей защите.

– Какое же? – спросил он, но вопрос был чисто риторическим.

Я не спускал с него взгляда.

– Леди Даниэлла. Так страшишься, что она прищемит пальчик, что готов сам в петлю. Ладно, не будем разводить длинные разговоры, мы не дипломаты. У меня есть к тебе серьезное предложение.

Позвякивая цепями, он развалился под стеной, как царствующий король, что дает аудиенцию провинциальному помещику. Глаза его хмуро и настороженно поблескивали.

– Ну?

– Я отпускаю тебя на волю, – сказал я, – без выкупа, но с условием.

Я сделал паузу, он проронил, не меняя позы:

– Смотря что за условие. Может быть, достойнее сгнить в подвале.

– Условие в самом деле тяжкое, – согласился я. – Я как глава рода Валленштейнов выдаю свою сестру, леди Даниэллу, за тебя замуж. После чего вы отправляетесь в Вексен прямо к королю Барбароссе. Я дам рекомендательные письма, король мне многим обязан. Он сделает все, о чем напишу в письме.

Его глаза вспыхнули после моих первых же слов, дыхание на миг прервалось, а потом пошло все учащеннее. Я сделал паузу и закончил совсем буднично:

– Король Барбаросса… сместил многих знатных баронов. Замки опустели, многие земли потеряли хозяев. Король даст тебе замок и владения, а ты принесешь ему присягу. Вот и все.

Он смотрел блестящими глазами, но вдруг замер, спросил чужим голосом:

– Это… не шутка?

– Ничуть, – заверил я. – Думаю, король и без моего письма дал бы тебе владения, ты вон какой бугай, но с письмом надежнее. Да и тебе ехать спокойнее, дорога длинная. Согласен?

Он встал во весь рост, всмотрелся в меня, затем с достоинством, гремя цепями, преклонил одно колено.

– Слушаюсь, мой лорд.

– Вот и отлично, – выдохнул я. Оглянулся, крикнул: – Эй, вы там!.. Позовите кузнеца, пусть собьют с сэра Митчелла цепи, вернут доспехи и меч.

Один из воинов убежал, я вышел из подвала. Двое оставшихся торопливо расчищали передо мной дорогу, челядь высыпала вся во двор и верещит счастливо, ликует, как будто встречает самого императора, отменившего все налоги.

Меня буквально донесли к башне и внесли в холл, но по лестнице я поднимался уже сам. В коридоре еще двое воинов, в хороших доспехах, рослые, крепкие, при виде меня стукнули тупыми концами копий в пол, вытянулись.

– Вольно, ребята, – сказал я и толкнул дверь.

В покоях пусто, я, несколько удивленный, прошелся на середину, за спиной послышался стук двери. Я поспешно обернулся, готовый отвесить учтивый поклон. Спиной к закрывшейся двери стоит герцог Готфрид, без оружия и доспехов, в дорогой одежде. Лицом несколько исхудал, однако во взоре все та же твердость и холодная ясность. Лицо каменное, без всякого выражения.

Некоторое время мы стояли неподвижно, рассматривая друг друга, как бойцы перед схваткой. Наконец он проговорил холодно:

– Вы не могли не догадываться, что Барбаросса не станет меня держать в оковах.

Я кивнул:

– Предполагал.

– И что, будучи хотя бы в прошлом моим другом, он будет обращаться ко мной как с пленным герцогом.

– Я не знаю, – сказал я, – что такое пленный герцог. Вижу только, что вы сбежали.

Он покачал головой:

– Людям моего ранга редко приходится бежать. Я дал слово, что внесу выкуп. Этого достаточно.

– Но я еще не назвал сумму выкупа, – возразил я. – Впрочем, это неважно. Скажу только, что я велел повесить на воротах троих уцелевших графов Лангедоков и ничуть не удивился, что дергались в точности как простолюдины. Не думаю, что если бы я повесил троих герцогов, они бы прыгали в петлях иначе.

Он не сводил с меня пристального взгляда. Мне почудилось, что в его глазах что-то изменилось.

– Я вижу, – проговорил он медленно, – вы в самом деле способны… Никто из тех, кого знаю, не посмел бы не то что графа, даже барона… Кстати, почему вас здесь именуют бароном? Насколько помню, король пожаловал всего лишь виконтом?

– Ошибаетесь, – ответил я холодно и взглядом дал понять, что меня на таких мелочах не подловить, – по дороге я попутно выполнил одно поручение короля Барбароссы. Пустяковое, конечно, но его величество от щедрот пожаловало баронством и всем сопутствующим: землями, замком и прочей ерундой.

В его глазах мелькнуло сомнение.

– Могу я осведомиться об этом поручении?

Я помедлил, прикинул, что сейчас Легольсу ничто не повредит, а похвастаться всегда хочется, ответил еще небрежнее: