Читать книгу ""Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты - Ханс Хенни Янн"

- А вот я совсем не боюсь. <...> Ваши проповеди не помогут, потому что вы грешны: вы знаете обо всех плохих вещах, но не готовы пожертвовать жизнью, чтобы улучшить себя и помочь другим. Я же ни о каких таких вещах не знаю...

Зато непосредственно к нему можно отнести обвинение, с которого начинается «Откровение» (2: 3-5):

Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал.

Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою.

Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела...

Слова о «первой любви» в «Откровении» подразумевают, разумеется, любовь к совершенному божественному миру (или: к Христу). Тема божественной любви возникает и в романе Янна (стр. 48):

Одновременно я думал, что стоило бы записать и Песнь песней царя Соломона - насколько я это смогу, по памяти. У меня были на то разные основания: речь там идет о любви, дарованной людям, чтобы они ее проживали, мужчина и женщина вместе, - и это написано в Библии. Еще я чувствовал, что такая любовь должна быть вечной. Я записал себе, что любовь вечна, сильнее смерти. Я, правда, не знал, сильней ли она безумия. Но уже то, что она властна над смертью, меня успокоило. Когда я умру, станет ясно, действительно ли я покинул кого-то, кого любил.

Я писал долго, я представлял себе эту черную женщину во всем ее великолепии, и сам влюбился в нее, и сравнивал ее с прекраснейшими вещами, которые знал, под конец - с саркофагом из черного мрамора. И я был Соломоном, который по ночам отдыхает в таком гробу.

Я записал: «Любящие справляют свадьбу в могиле».

Суламифь, о которой Забывчивый помнит лишь смутно, - то ли его мать («скрижали разбились, потому что я не знаю имени своей матери», стр. 51), то ли прекрасная возлюбленная («Я бежал мимо их домов, через их поля... Зная, что все они смертны, а моя любимая - нетленна...», стр. 56), то ли блудница («Шлюха же - моя возлюбленная, и она нетленна», стр. 66). Она, быть может, и «богиня совокупления» Иштар (стр. 119) - «богиня любви», которую оскорбил (ради своего друга Энкиду) Гильгамеш. Эта женщина вызывает одновременно восторг и ужас (69,114, 116):

Кожа моей возлюбленной становится черной; но это не ужас тления и не блеск черного мрамора - это лишь цвет ее плоти, бархатисто-мягкой, приглашающей меня на свадьбу... <...>

...однако бедствия и крики, обволакивающие мир, выдрали из меня разум, выдрали из меня Бога, каленым клеймом заклеймили мою любовь. Любовь умерла из-за уродства поставленного на ней клейма. <...>

Тогда мои руки упали из воздуха вниз и обхватили голову; голова склонилась так низко, что упала на колени; колени же и промежность вопияли о женщине. Тут появилась женщина и сказала: «Вот я». Но я закричал: «Ты не тот человек, которого я любил и потом покинул. Ты вообще не человек, подобный мне. Ты не черная и белая. Ты не добрая и злая, ты не расщеплена на темное и светлое, ты не прошла насквозь ту долину, ты не плавала по морям, ты не проклинала пашню, ты не проклинала посев, ты не проклинала жизнь ради смерти. Ты пришла, чтобы родить. Я тебя знать не знаю. Я тебя не хочу». И тотчас слезы хлынули на мои стопы. Она же сказала: «Чего ты хочешь? Ты звал служанку. Это я. <...>»

«Черная возлюбленная» романа «Угрино и Инграбания» очень похожа на Эльвиру из поздней сновидческой новеллы Янна «Свинцовая ночь». Вот как объясняет сама Эльвира, почему у ее брата-прислужника Франца - как и у нее самой - черное тело (Это настигнет каждого, стр. 61):

Вы не знаете реальности, что и сковывает ваш дух. А казалось бы, что может быть проще, чем понять такое? Зебра расчерчена белыми и черными полосами, встречаются и черно-белые пони, чьи шкуры похожи на карты с морями и континентами; а ведь те и другие животные - лошади, по видовым признакам. Мы же по видовым признакам люди; но по разновидности - сон, черный занавес, заслоняющий нас от нас самих.

Герой новеллы пугается не человечности ждущей его возлюбленной - и из-за этого расстается с ней (там же, стр. 66-67):

Теперь она шевельнулась, по-звериному гибко, протянула к нему руки, бросила себя навстречу ему, наполнив черное пространство своего тела роскошным многообразием жизни. И стал понятен смысл цветового Ничто: беспредельное обещание. <...>

Он смотрел в Не-бывшее, Не-представимое, Не-становящееся: оно неподвижно пребывало по ту сторону формы и материи, радости и страданья.

- Нет, - сказал он решительно, опуская протянутые руки, - не сейчас. - И поднялся с колен. Больше он Эльвиру не видел.

Но еще прежде об их встрече рассказывается так, что можно подумать, будто Эльвира - отражение самого рассказчика, Матье (там же, стр. 64):

Постучал еще раз; приглашения войти не последовало. Но он все-таки вошел. И первое, что увидел, - себя самого, делающего шаг навстречу и прикрывающего за собой дверь. <...>

- Эльвира, это я.

- Это и я, - глухо послышалось в ответ.

Обратимся еще раз к «Прологу» к пьесе «Той книги первый и последний лист». Там сказано (стр. 269):

И все же мы можем хотеть только одного, можем жить лишь одним - стремлением уподобиться этой наивысшей мере: отображению нашей души из какого-то иного мира!

Допустимо ли считать «черную женщину» отображением души Забывчивого или Матье из «Свинцовой ночи» (или, скажем так, -единой на всех душой человечества, воплощением божественной любви)?

Вообще существует обширнейшая традиция аллегорического толкования библейской «Песни песней». Суламифь, согласно этой традиции (в христианстве восходящей к Оригену), - сообщество христиан или христианская душа.

Попав на остров Угрино, Забывчивый - в трапезной - садится за стол в том месте, где лежащие на скатерти столовые приборы надписаны именем Хенни (стр 83):

Все предметы тоже были помечены именем: «Хенни». Было ли то мое имя?

Хенни - женское имя, которое юный Ханс Янн добавляет к своему (и навсегда сохраняет) после того, как вступает в брак с Готлибом Хармсом (см. дневник, стр. 330).

Возможно, та женщина, которую встречает Забывчивый на острове Угрино, и есть ХЕННИ - оставленная им возлюбленная, родившая ему детей (см. стр. 110):

И передо мной возникла стройная, бледная, удивительно красивая женщина: посмотрела на меня, протянула ко мне руки... Я рухнул перед ней на колени, поцеловал кончики ее туфель. Я ведь не знал, что еще сделать. Я никогда прежде ее не видел, не знал и ее имени, но это не имело значения. Она каким-то образом оказалась здесь, а понять это, как и другие вещи, было выше моих сил. Да и не все ли равно, перед кем ты бросаешься на колени; главное, что каким-то образом нас можно принудить к молитве.