Читать книгу "Пелагия и красный петух - Борис Акунин"

Медленно поднял руку ладонью вперед, провел еюслева направо, и случилось чудо.

Убийца вдруг замер, рука с пистолетомопустилась, а взгляд завороженно уставился в раскрытую ладонь.

Я читала про гипноз и чудом его не считаю, ноздесь произошло истинное чудо, прямо у меня на глазах.

Облик этого человека стал меняться.Одутловатые щеки поджались, нос сделался чуть более вздернутым, морщиныразгладились, и я увидела лицо мальчишки – круглое, смешное, доверчивое лицосемилетнего сладкоежки и маменькиного сынка.

«Яша, Яшечка, что же ты с собой сделал?» –сказал Эммануил тонким голосом, похожим на женский.

По лицу убийцы пробежала судорога, и странноевидение исчезло. Это опять была морщинистая физиономия трудно и грешнопожившего мужчины, но глаза остались широко раскрытыми, детскими.

Он махнул на Эммануила рукой, по-прежнемусжимавшей оружие. Махнул и второй, пустой – словно хотел отогнать призрак илинаваждение.

Потом развернулся и опрометью бросился вон изсклепа.

«Он не вернется, чтобы убить нас?» – спросилая, потрясенная увиденным. «Нет, – ответил Эммануил. – У него теперь будет чемзаняться и без нас».

«Откуда вы знаете его имя? – спросила я еще. –Его в самом деле зовут «Яша»?»

«Так я услышал. Когда я смотрю в лицочеловека, я многое слышу и вижу, потому что готов видеть и слышать. Это оченьинтересный человек. Совсем-совсем черный, а все-таки с белым пятнышком. Так небывает, чтобы в человеке не было хотя бы крошечного белого пятнышка. Убелых-пребелых то же самое, хоть капелька черная, да есть. Без этого Богунеавантажно».

Он так и сказал – «неавантажно».

Я не в силах передать его своеобразную манеруизъясняться и потому сглаживаю ее, а между тем речь Эммануила чрезвычайно колоритна.Начать с того, что он очень смешно картавит. Говорит гладко, но любит к месту ине к месту вставлять книжные слова – знаете, как крестьянин-самоучка, читающийзапоем всё подряд и понимающий прочитанное по собственному разумению.

В первые минуты после того, как убежалстрашный человек, я была не в себе, лепетала всякий бабий вздор. Например,спрашиваю: «Неужто вам не страшно было вот так на оружие идти?»

Он ответил смешно: «Я привык. Такая у меняоккупация, с мизераблями разговаривать».

Как ни странно, я его поняла. Слово«оккупация» в значении французского occupation [28] он, должно быть, вычитал вкакой-нибудь книге восемнадцатого столетия, «мизерабли» же несомненно пленилиего красотой звучания.

«Хорошим людям, – сказал он далее, – я не нужен,а плохим («мизераблям») нужен. Они опасные и поранить могут, но что ж тутподелаешь? К ним входишь, как укротитель в клетку ко льву. – Тут Эммануил вдругоживился, глаза заблестели. – Это я в Перми видел, в цирке Чинизелли. Какойхрабрый человек укротитель! И какой красивый! Лев пасть разевает, зубы – какножи, аукротитель только усы поправил и кнутом щелк!»

И забыл про мизераблей, стал взахлебрассказывать про циркового дрессировщика, а я смотрела на него, увлеченножестикулирующего, и не знала, что думать, вновь охваченная сомнением.

Теперь, когда я рассказала Вам, как Эммануилсовладал с убийцей, и Вы поняли, что это человек поистине незаурядный, пришловремя коснуться темы, которую до сего момента я обходила, чтобы не вызватьВашего возмущения.

Помните, как, повествуя о своей поездке вСодом, я написала: «Стоило мне услышать слова «пятница» и «сад», как всё сразувстало на свои места. Я поняла, где и когда найду Эммануила. Моя гипотезаподтвердилась».

Так вот, о гипотезе – настолько несуразной,что я осмеливаюсь изложить ее только теперь.

Сейчас, сейчас. Соберусь с духом.

Итак.

А ЧТО, ЕСЛИ ЭТО ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ?

Так и вижу, как гневно взметнулись Вашикосматые брови, и потому спешу поправиться.

Нет, я, конечно, не думала, что «пророкМануйла» – это Иисус, два тысячелетия спустя вновь посланный к людям. Но что,если этот человек искренне верит, что он – Христос?

Весь образ его жизни, все его слова и дела,самое имя (Вы, конечно, помните, что нареченное имя Спасителя – Эммануил)подталкивали меня к этой мысли.

Не проповедник, проникшийся Иисусовой правдой,а человек, который ощущает себя Мессиейи оттого преспокойно перекраивает законыи основы христианства, как это сделал бы и Иисус, Который Сам Себе законодательи преобразователь.

За дни странствий по Святой Земле я таксвыклась с этой фантастической гипотезой, что временами стала закрадыватьсякощунственная мысль: а может быть, он и правда Иисус?

Откуда он взялся, этот «дикой татарин»?Возможно ли, чтобы вятский или заволжский мужик знал древнееврейский иарамейский языки?

Совсем уж заплутав между действительностью ифантазией, я возражала себе: если это житель древней Палестины, каким-то чудомперенесенный в Россию наших дней, не мог он за три года до такой степениовладеть русским языком. И тут же вздрагивала: это Он-то не мог? Да если этоОн, то Ему под силу и не такое!

Когда я услышала, что Эммануилу во что бы тони стало нужно в ночь на пятницу быть в некоем саду, мне сразу вспомниласьпятничная ночь, когда Спасителя предали и схватили в Гефсиманском саду.

Туда, стало быть, и лежал мой путь.

И ведь нашла я его не где-нибудь, а именно вГефсимании!

Немного оправившись после пережитого страха, явзяла себя в руки. Прервав рассказ о льве и дрессировщике, спросила в лоб:

– Ты – Иисус Христос?

Не странно ли, что такой вопрос невозможнозадать, сохранив обращение на «вы»? А ведь до этого момента я называлаЭммануила, как положено по правилам вежливости.

Спросила и внутренне содрогнулась. Сейчас лицомоего собеседника исказится гримасой безумия, и я услышу лихорадочный бредбольного, в мозгу которого определенное слово – в данном случае имя Спасителя –вызывает приступ маниакальности.

Вот что он мне сказал (повторяю, что передаюлишь содержание, ибо не смогу воспроизвести всё своеобразие его речи).