Читать книгу "Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера - Джесс Хилл"

Подобные стереотипы оказались очень стойкими, потому что способствовали оправданию захватнической политики. Колонизаторы, распространяя выдумки о похищении невесты, преследовали двойную цель: всех мужчин, принадлежащих к местным народам, выставляли грубыми насильниками, недостойными простого человеческого сочувствия (что уж говорить о том, что и землей этим варварам владеть не положено). При этом все аборигенки оказывались жертвами, которых призваны «защитить» цивилизованные европейцы (очень часто для их защиты нужно было переселить их с собственных земель)[172].

Лишь немногие антропологи всерьез занимались изучением жизни аборигенок, на которых, по сути, смотрели как на имущество и иногда приравнивали к домашней скотине. [34] Ситуация начала меняться в 1930-х годах ХХ века, когда исследовательница Филлис Каберри поселилась в одном из племен в Кимберли. То, что она узнала, «перевернуло распространенные представления о том, будто аборигенки проводят все свои дни исключительно в монотонном тяжком труде, постоянно унижаемые и притесняемые мужьями». [35] В частности, Каберри показала, что отношения в браке строились на экономической взаимопомощи супругов. Не было односторонней эксплуатации со стороны мужчины. Любовь и верность высоко ценились. («Мужчина мог сидеть часами возле постели больной жены, поглаживая ее руку. Он подносил ей воду или перемещал ветки дерева так, чтобы на нее падала тень».) Оба партнера в равной степени заботились о детях и уделяли им внимание – такое поведение даже согласно западным стандартам того времени было не вполне характерно для сильного пола. На самом деле семьи аборигенов отличались от семей колонизаторов тем, что в них поддерживался иной баланс сил. Браки у коренных австралийцев были полигамными и устраивались в очень раннем возрасте, однако женщинам предоставлялась относительная сексуальная свобода. В ряде случаев им дозволялось заводить связи «на стороне». Все это не означает, что не существовало семейного насилия, однако в большинстве своем отношения между супругами никак не укладывались в убогую схему «насильник-жертва». Каберри писала: «Я лично часто видела, как жены применяли к мужьям оружие – били их топориками или запускали в них их же собственные бумеранги, чтобы те на своей шкуре могли почувствовать, что такое жестокое обращение. Мужчина, вероятно, мог поднять руку на жену, если та подала ему мало еды. Но я никогда не видела, чтобы женщина сама со склоненной головой виновато стояла перед мужем, ожидая наказания. В семейном конфликте жена, скорее, первая нанесет удар». [36]

Насилие в этой среде существовало, но было, скорее, частью системы правосудия и было связано с соблюдением ритуалов и обычаев. Те, кто нарушал племенные законы, подвергались суровой каре[173]. Все то, что мы сейчас знаем о статусе женщины в племенах аборигенов, вероятно, служит лучшим доказательством, что нынешнее домашнее насилие не имеет корней в культурной традиции, сложившейся на континенте до прихода белого человека.

На повседневном уровне женщины были в значительной степени независимы от мужчины. В основном именно они добывали пищу, вместе со своими соплеменницами и детьми рыбачили, охотились на мелких животных, собирали в буше плоды, лечебные травы и используемую в ритуалах охру. Сильный пол не указывал им, куда идти и что делать. Во время собирательских походов женщины и дети съедали столько, сколько было необходимо, а остальное приносили домой мужьям. Такой уклад сам по себе хорошо показывает, такой ли уж жесткой была власть супруга: он не мог контролировать, чем жена занимается в течение дня, и наказывать ее, лишая пропитания или ограничивая его. Действительно, как верно подметила Каберри, женщины имели вес в обществе и влияние в интимных отношениях. Например, после семейной ссоры «жена могла взять свои вещи и уехать в соседнюю деревню к родственникам… Через некоторое время потеря экономического партнера отрезвляла обидчика, и ему приходилось предпринимать попытки к примирению». [37] Поэтому такие эксперты, как Аткинсон, выступают против того, чтобы называть культуру аборигенов «патриархальной». Она предлагает термин, более точно описывающий ситуацию, – «эгалитарная гегемония», то есть система, в которой власть мужчины сбалансирована достаточной «независимостью и самостоятельностью женщины в социальной, экономической, духовной сфере». [38]

В семейных ссорах аборигенов женщина наравне с мужчиной могла применить оружие – например, метнуть в обидчика его собственный бумеранг.

Ясно одно: разгул насилия в семьях аборигенов в наши дни вызван прежде всего злоупотреблением алкоголем и наркотиками. И народные традиции тут ни при чем. «Если бы все это было частью обычая, то коренные народы просто не дожили бы до нашего времени, – заявила Марика Лангтон, выступая на Национальном пресс-клубе в 2016 году. – Посмотрите на количество домашних убийств в среде аборигенов сейчас, на количество насильственных преступлений и госпитализаций после них с тяжкими повреждениями, на растущее число судимых в их среде, на многочисленные истории с изъятием детей службой опеки. Все это признаки деградации национального сообщества. Совсем не таким оно было в давние времена». [39]

Во всех этих разговорах о «традиционном насилии» особенно раздражает то, что никто почему-то не обращает внимания на один очевидный факт. Абьюз в том виде, каким он предстает в наши дни, действительно имеет некоторые национальные культурные особенности, но корни его уходят… в британскую культуру.

* * *

О том, было ли гендерное насилие частью обычая коренных австралийцев, все еще ведутся жаркие дебаты. Зато никто не сомневается в том, что принуждение и контроль в английских семьях XVIII–XIX веков были широко распространены, и виновники в большинстве своем оставались безнаказанными. В середине XIX века женщины фактически умирали от «продолжительных и тяжких пыток и беспрестанной жестокости… За исключением очень редких и незначительных случаев, закон никак не защищал их», – пишут Джон Стюарт Милль и Гарриет Тейлор в «Утренней хронике» (Morning Chronicle). [40] Тут все совсем не так, как у аборигенов, чьи законы даже миссионеры признавали строгими, но справедливыми. Британское правосудие, регулируя домашнее насилие, ставило целью защитить брак, но не женщину. Агрессоров либо оправдывали, либо налагали на них небольшие штрафы или недлительные тюремные сроки. В целом садизм даже поощрялся, предполагалось, что муж должен бить жену. В конце 1700-х Фрэнсис Буллер из Девона, один из самых влиятельных судей Британии, получил известность под прозвищем Большой Палец после того, как выступил с таким вот публичным заявлением: муж имеет право безнаказанно избивать жену, если при этом он использует палку не толще своего большого пальца.