Читать книгу "Шехерезада - Энтони О'Нил"

— Я рожден от духа и вскормлен сукой шакала, — заявил бедуин. — Меня никогда не убьют. Сегодня я себя называю Калави, но время надо мной не властно.

— Значит, ты совсем свихнулся. Что касается Гаруна аль-Рашида, по-моему, он на тебя даже плюнуть не пожелает.

Калави выплюнул финиковую косточку.

— Хорошо, что у тебя одной руки нет, вор, — сказал он. — Мне же меньше придется трудиться.

Рядом с палаткой тревожно всхрапнул другой конь. Залаяли сторожевые собаки. Калави склонил голову, как бы прислушиваясь к чему-то вдали — к близящейся атаке, чего невозможно представить, — но животные быстро притихли, напряжение разрядилось, и он успокоился. Облизал пальцы, с интересом взглянул на Касыма.

Горбун давно уже не произносил ни слова, испытывая какое-то душевное смятение — он дрожал, задыхался, лицо дергалось, как у созревшего мальчика, впервые предпринимающего попытку. Калави ласково погладил кинжал, видя перед собой мужчину на грани безумия. Мужчину, утратившего свою хваленую гордость в лихорадочных поисках выхода. Его будет легко разговорить.

Он поднялся на ноги, лениво подошел, опустился на колени, с насмешливым сочувствием оглядывая и обнюхивая капитана.

— Ты похож на бешеного пса. На пса, который ищет смерти.

— Ничего я не ищу. — Касым покачал головой, но в его тоне не слышалось прежней язвительности.

— Хочешь поесть? Попить?

Касым судорожно сглотнул.

Калави вытер лезвие ножа о собственный рукав. Протянул руку, ласково ощупал лицо Касыма.

Капитан не шелохнулся, не отпрянул с отвращением. Сказать по правде, он был слишком напуган, лишившись всякой способности к действию. Стояла сверхъестественная тишина.

Пальцы Калави гладили, ласкали сожженную солнцем кожу, потом медленно отдернулись.

— Дрожишь, как пес, как девушка, которую еще не опробовали. Перед смертью козлом будешь блеять, это уже дело ясное.

Касым, содрогнувшись, взглянул на него и ничего не смог сказать. Только снова сглотнул, к полному своему бесчестью.

— Я вспорю тебе брюхо, пес, — посулил Калави, — суну внутрь руку, выдавлю слова из глотки. Ты их выхаркнешь. Хотя я тебя все равно убью.

Он с довольным кряхтеньем встал и приказал подручным тащить к пыточному столбу посреди палатки не вора, а капитана. Однако, не успев повернуться, снова услышал снаружи шум и суету. Салюки лаяли, рычали, лошади фыркали, раздавались тревожные крики, вокруг палатки кружились человеческие фигуры. Калави навострил уши. На сей раз все услышали.

Стук копыт барабанил все громче и громче.

Ошибки быть не могло. Непредставимое событие так быстро превращалось в реальность, что приготовиться не было времени.

Калави — бич песков, злой демон пустыни Нефуд — в мгновение ока превратился из олицетворения зла в ужасающе юного мальчика, страшно растерянного… и пугающе смертного.

Касым сказал бы бедуину все, что тот хотел услышать. Из-за жажды и голода. Из-за кипевшей в жилах крови. Из-за угрозы неминуемой смерти и полного оправдания пророчества. Одно было ясно — его необъяснимо покинула самоуверенность, власть и авторитет утратили смысл, он по-прежнему был мучительно далек от моря. Все бы сделал, чтоб только вернуться. Даже если б остался единственным выжившим. Особенно если б остался единственным. Потому что тогда, по пророчеству, стал бы спасителем. Почти невозможно представить, что еще может найтись выход. Однако кто знает?

Он по-прежнему старался принять решение, найти в слабом воображении спасительный способ, когда грянул гром.

В тупом ошеломлении Касым сначала ничего не понял. Стоял у столба посреди палатки, готовясь к пыткам, услышал шум атаки, дух внезапно обжег ею взглядом, словно он все это лично подстроил. Словно Аллах или Шехерезада откликнулись на его молитвы.

Потом отчасти сообразил.

Грохот. Налетчики, кем бы они ни были, мчались к лагерю, окружали с боевыми кличами, от которых кровь стынет в жилах.

Пепельно-бледный Калави схватил меч и выскочил из палатки.

Подручные в панике переглядывались, не зная, что делать.

Снаружи раздались вдохновенные крики:

— Димакум халяль! Мы по всей справедливости прольем твою кровь!

Слышались и другие звуки: свист стрел, удары рубящих плоть мечей, храп боевых коней.

Охранники выбежали.

Нападавшие прорвались, неизмеримо превосходя численностью разбойничью шайку, очищая лагерь карающей рукой.

Женщины с визгом высыпали из-за занавесей, крепившие палатки веревки были перерезаны, полотнища раздувались, опадали и вспыхивали огнем.

Касым так и стоял бы на месте как пень, но когда Юсуф, освободившись от собственных уз, сорвал с него путы, к нему вновь вернулись инстинкты самосохранения, он снова стал личностью.

Сердце бешено билось в груди. Он смутно сознавал, что движется за остальными, пригибается, катится по земле, выползает из-под полотнища, спотыкается об обвисшие веревки, запутывается, выпутывается, с трудом поднимается на ноги и сразу натыкается на стену древнего горного склона. Оглянувшись, увидел сотню голых по пояс всадников с горящими глазами, оскаленными зубами, вихрем круживших по лагерю, размахивая обнаженными мечами.

Рубя на части бежавших сообщников Калави, они напоминали стаю прожорливых чаек, дравшихся за каждый съедобный кусок. От картины бойни — отрубленных рук, ног, голов, тел, рассеченных надвое, раздавленных, затоптанных, проткнутых копьями, — захватывало дух. Впрочем, членам команды некогда было ни ужасаться, ни любоваться. Они прокрались между каменной стеной и горящей палаткой, спотыкаясь о разбросанные тюки с ценностями и провиантом, остановились затаив дыхание на расстоянии полета стрелы до ближайшего бархана, слыша дьявольские вопли.

Налетчики сгрудились вокруг Калави и со смертоносными криками наносили неглубокие режущие удары мечами по горлу, — кололи его пиками, подбрасывали в воздух.

Команда взобралась на бархан со скругленной гладкой стороны, без передышки вылезла на гребень и ухнула вниз, скрывшись с глаз. Полностью обессиленная, но чудом уцелевшая.

И тут заметили отсутствие Зилла.

— Нельзя ждать! — прохрипел Касым, мигом почувствовав себя прежним капитаном.

Однако Юсуф с Исхаком уже снова влезли на гребень, глядя вниз на опустошаемый лагерь. Палатки горели, женщины с воем молили о милости, Калави бился в предсмертных судорогах, налетчики победно кричали. А Зилл вылезал из главной палатки, зажав что-то в руке — наглазную повязку Маруфа. Юноша поднял голову, увидел их, но не сразу направился к ним, свернув к испуганным верблюдам, отчего Юсуф отчаянно выругался. Кажется, кое-кто из налетчиков оглянулся в их сторону. Юсуф с Исхаком припали к земле.

Услышав сдержанный окрик, снова рискнули выглянуть и увидели бредущего Зилла, который вел Сафру, нагруженную бурдюками с водой и едой. Опять присмотрелись к налетчикам, слишком увлекшимся казнью Калави. Юсуф, соскользнув с бархана, помог Зиллу добраться до безопасного места.