Читать книгу "Перелом. От Брежнева к Горбачеву - Олег Гриневский"

Горбачев: Подожди, Сергей Федорович, дай мне разобраться. Ведь территория Советского Союза за Уралом тоже не будет подвергаться инспекциям. Кто же мешает нам отрабатывать там свою секретную стратегию и тактику?

Ахромеев: Все равно мы окажемся в неравном положении.

Горбачев:Не знаю, что— то этого из Вашего объяснения не видно.

Ахромеев: Мы спорим с руководителем делегации Гриневским, и сильно спорим. Инспекция советской территории — очень дорогая цена. Она идет вразрез с интересами безопасности СССР, т.к. ведет к раскрытию дислокации, боеготовности и степени обученности наших войск на обширной территории от границ ФРГ до Уральских гор. Более того, противник сможет использовать для инспекции летательные аппараты, а это не что иное, как осуществление планов «открытого неба», которого американский империализм добивается еще с середины 50-х годов. В результате он получит возможность обнаружить как сильные, так и слабые стороны в системе нашей боеготовности, и это облегчит ему выбор направлений главных ударов.

Разумеется, если это продиктовано высшими политическими интересами страны, министерство обороны вынуждено поддержать проведение инспекций на советской территории до Урала, но так и в таких формах, чтобы это свело к минимуму ущерб для нашей безопасности.

Во— первых, нельзя давать согласие на то, чтобы иностранцы инспектировали всю так называемую внегарнизонную деятельность советских войск до Урала.

Во— вторых, должен быть обеспечен режим закрытых районов и военных объектов, куда инспекторам доступа быть не должно.

Ахромеев закончил. Речь его была хорошо продумана и явно произвела впечатление. Наступила тишина, и он с победным видом сел на место. Тогда слово попросил я.

Гриневский: Маршала дезинформировали. В Стокгольме делает уступки не только Советский Союз, но и США. Они уже сняли свое неприемлемое для нас требование об обмене статической информацией, пошли на уведомления о 90% деятельности ВВС, фактически согласились на уведомления о передвижениях и перебросках войск. Перед заседанием Политбюро мы провели подсчет: США и НАТО сделали уступки по 26 пунктам; Советский Союз и ОВД — по 19. Так что даже простая арифметика говорит в нашу пользу — бездумно свои позиции мы не сдаем.

Я полностью согласен с маршалом Ахромеевым, что инспекция поведет к раскрытию дислокации и боеготовности советских войск в Европе. Но почему он умалчивает, что в равной мере будет раскрыта дислокация и боеготовность войск США и НАТО в Европе?

Теперь кому это выгодно или невыгодно с точки зрения обеспечения безопасности. Открытость явно невыгодна тому, кто готовит внезапное нападение. Инспекции могут обнаружить и сорвать его планы. Советский Союз на уровне высшего руководства не раз заявлял, что не применит первым ни ядерных, ни обычных вооружений. Поэтому конкретным выражением этой политики должна быть готовность к инспекциям и заинтересованность в них прежде всего потому, что США и НАТО не готовы взять на себя обязательства не применять первыми силу.

Наконец, проведение инспекции отвечает интересам безопасности Советского Союза, который нуждается в мире и стабильности в Европе, как одном из важных условий для проведения внутренних реформ и перестройки. Инспекция поведет к большей открытости военной деятельности и, следовательно, снимет риск войны в результате ошибки, просчета или неправильного понимания действий другой стороны. Все это позволит снизить военные расходы и сократить Вооруженные Силы, разумеется, на взаимной основе, высвободив дополнительные средства для экономического обновления страны.

Что же касается условий для проведения инспекций, о которых говорил здесь маршал, то делегация сможет их выполнить. Тем более, что и Запад предлагает исключить закрытые районы и оборонные объекты.

По мере того, как я говорил, лицо маршала становилось багрово— красным от гнева, и, не дав мне закончить, он вскочил и, сверкая глазами, стал выкрикивать:

— Нельзя спокойно слушать, когда говорят такие вещи, и где — в этих святых стенах, на Политбюро! Нас здесь пытаются убедить, что раскрытие врагу своей боеготовности отвечает интересам Родины! И это не просто не понимание казалось бы элементарных вещей. Это сознательная линия на нанесение ущерба безопасности страны! Это предательство! Если подходить с политической точки зрения, то иной оценки дать нельзя. Как можем мы сказать советским людям...

Но тут Горбачев решительно прервал его:

— Стоп, стоп, Сергей Федорович. Когда ты говорил о безопасности и боеготовности, мы тебя внимательно слушали. Это твоя область деятельности. Но давать политические оценки, принимать политические решения и объяснять их советским людям — это наше дело.

Думаю, правильно определили товарищи, представившие Записку в ЦК: проведение ограниченного числа инспекций ущерба нашей безопасности не нанесет. Разумеется, с теми условиями, о которых говорил здесь Начальник Генерального Штаба — они ведь в директивах записаны. Ну а политическое решение вопроса об инспекциях нам нужно, и оно нам выгодно.

Так что давайте согласимся с предложениями, изложенными в Записке. Есть возражения? Если у кого— нибудь есть сомнения — говорите здесь прямо!

Возражений не было, и Горбачев сказал:

— Хорошо, закончим обсуждение этого вопроса. Приглашенные могут быть свободны.

Мы вышли в предбанник, и тут маршал Ахромеев неожиданно сорвался на истошный, пронзительный крик:

— Вооруженные Силы никогда, никогда, никогда не простят Вам этого!

В предбаннике наступила мертвая тишина, и ко всему привыкшие советские руководители с изумлением смотрели на нас.

* * *

Из Кремля я обычно выходил черед маленькую калитку у Спасской башни и, если Собор Василия Блаженного бывал открыт, заходил в него и кружил по узеньким, крутым лесенкам. Покой и величие старинной русской церкви настраивали на возвышенный лад. Но теперь в Собор не зашел — бессильная ярость душила меня. В голове звучал истерический крик Ахромеева — «это предательство». Любого человека такое обвинение выведет из себя. Но у советских людей в генах сидит память, что за такими словами, особенно в этих «святых стенах», неизбежно следовала кара — расстрел или лагеря.

Я почти бегом шел по Красной площади, потом через Александровский сад вышел на Калининский проспект, и всю дорогу одна мысль сверлила мозг: я заставлю его проглотить эти слова. И тут же вроде бы в ответ другая — реалистическая — но как?

У самого МИДа, на Смоленской площади, меня вдруг озарило — ответ пришел сам собой, и я успокоился. Поздно вечером, когда все разошлись, зашел к министру. Он был в благодушном настроении и с любопытством смотрел на меня.

— Эдуард Амвросиевич, — сказал я, — складывается впечатление, что советское руководство не придает серьезного значения Стокгольмскому форуму. Министры иностранных дел и обороны из разных стран специально приезжали на Конференцию. Месяц назад там выступал заместитель министра обороны ФРГ Лотар Рюль. А из Советского Союза никого.