Читать книгу "Ловушка. Форс-мажор - Андрей Константинов"

Учитывая, что распорядок дня представителей всей этой клубной гей-тусовки был немудрен и заранее предсказуем (до обеда спим, до 20:00 приходим в себя, а с 22:00 зажигаем на ночной презентации продвинутых), нетрудно было предположить, что основная часть работы ляжет на плечи «семь-три-седьмого». Который согласно разнарядке должен был воссоединиться с экипажем сэра Пасечника в полдень, а еще через два часа остаться перед лицом врага в сотношении сил полтора на один. В данном случае 0,5 приходились на традиционно не отличавшихся расторопностью гласников. Последние могли дать «грузчикам» сто очков вперед разве что в одном компоненте – слаженным действиям по деморализации противника. Особенно когда тот уже лежит на асфальте и с ужасом понимает, что пора начинать переживать за прическу.

Инструктаж в этот день толком проводить не стали. Какой смысл, если физиономия объекта еще накануне изучена вдоль и поперек, а поставленная задача предельно проста: дождаться контакта со связью, зафиксировать факт приема-передачи и дождаться расставания. После этого по возможности дотянуть объекта до не шибко людного места и оттуда подать команду: «Свистать всех наверх!» На этом аллеc. По большому счету, миссия хоть и непроста, но, в принципе, выполнима.

– …Давай, Паш, трогай помалу, – хмуро скомандовал Каргин, водружаясь на первую парту и, как всегда, с шумом захлопывая дверь.

– Есть трогать помалу. А куда изволите? На склад, на Есенина?

– На склад поздно. Я только что созванивался с Пасечником – они Дохлого минут пять назад как приняли и потащили.

– Что-то он рановато сегодня, – резонно заметил Хыжняк.

– Во-во. Мне эта внезапная солнечная активность тоже не нравится. Хотя, с другой стороны, раньше начали – есть шанс, что, может, раньше и закончим. Под венец – всему делу конец.

– Эдуард Васильевич, я вот все хотел у вас спросить: формулировка «на контроле в МВД», она что означает? – вклинился в разговор Балтика-три.

– А тебе, типа, небезразлично? Волнительно на душе делается от сих скупых, но емких слов?

– Просто интересно. Может, при таких раскладах у нас какие-то особые полномочия? – не сдавался Леня.

– Ага, особые. Полные. Мочи. И я. Блин, Балтика, ты сам-то себя слышишь? Какие тебе полномочия особые? Лицензию на отстрел из рогатки, что ли? Запомни раз и навсегда: мы – коты помойные, нам рогаток не полагается. Ты научись с одной фотомоделью образца одна тыща девятьсот когда-бабушка-родилась года обходиться и в этом дерьме не захлебнуться. А в тихих коридорах министерства убийц ловить и макака сможет… Хотя злодеев на мраморных маршах не увидишь… Все у нас, здесь… В жопе.

– Бригадир, так куда ехать-то? – уточнил Козырев.

– Пашк, ну что ты мне мозг грызешь? Откуда я знаю?! Сам ведь слышал – объект безлошадный, – чересчур эмоционально среагировал Каргин. – А я вам не Чунга-Ванга, чтобы предвидеть, какой вид транспорта в эту пору суток предпочитает конченый гондон по кличке Дохлый! Пятый, третий или на своих двоих?! Газуй куда-нибудь к перекрестку семи дорог – не под родными же окнами стоять-отсвечивать! Где-нить прижмемся, покурим да подывымось.

Всё, более вопросов к начальству не имелось. Ибо с этой секунды сделалось окончательно ясно, что оно, начальство, сегодня не в духе. К механику и грузчикам «семь-три-седьмого» одновременно пришло осознание допущенной в диагностике ошибки. Нынешнюю мрачную решимость лица бригадира, энергичный всплеск тела которого сильно напоминал шестиметровое полотно «Последнее напутствие раненого политрука бойцам перед атакой отборной танковой дивизии СС „Викинг“», они по наивности связали с серьезностью поставленной перед экипажем задачи. А на самом деле все объяснялось банально: «У Маськи депрессия». Так что Козырев послушно нажал на газ и молча тронулся с места строго по азимуту «куда глаза глядят», при этом слегка забирая чуть влево – поближе к Неве. Как ни крути, но возможностей для внезапного, потребуйся таковой, маневра на набережных все же поболее будет. При условии «непроверяйки» на кармане, естественно.

А Эдик Каргин действительно сейчас пребывал не в самом лучшем расположении духа. А ведь как хорошо все начиналось вчера!.. Вечером, после рабочего совещания бригадиров, все начальство отделов, прописанных на «кукушке», выдвинулось на Центр – обсуждать планов громадьё. Вдохнув аромат столь редкой воли, Эдик и Пасечник перебрались на уровень ниже и, якобы случайно, попали в отдел установки на день рождения к Марине Станиславовне Семченко. Марина была начальником сектора и в теле. Она ярко красилась, но при этом не выглядела вульгарно. Чем, собственно, давно сразила не кобелирующую, но влюбчивую натуру Каргина. Судьба у Семченко была не из простых – вот уже несколько лет она росла без мужа. Проживала она вместе со свекровью и ребенком, а посему любовью вынуждена была заниматься у себя в кабинете. Что? Аморально? А вы давно мужиков со свободными квартирами видели? Да?! Тогда адресочек черканите.

Настроение у собравшихся было отличное. Уже через пару часов Пасечник, всосав очередной стакан, гоголем пританцовывал по кабинету и взахлеб горланил:

А по берегу крутому

шли четыре гусака,

да, ГУ-ГУ-ГУ да ГА-ГА-ГА,

шли четыре гусака…

Коллега Марины – Кристина, словно выпорхнув из довоенных фильмов, осветила прокуренный кабинет улыбкой и дуэтом пошла с Пасечником, постукивая растоптанными туфлями:

Воробья столкнули в лужу,

ощипав ему бока,

И столкнули в ту же лужу

пожилого индюка.

Пели от души – Розенбауму понравилось бы. Откуда взялась гитара, кстати сказать, до сих пор непонятно. Зато куда она делась после – приблизительно ясно. Этим видавшим виды инструментом Каргин лихо звезданул Диму Климова из дежурки, когда тот, резонно опасаясь за противопожарное состояние вверенного ему помещения, ворвался в кабинет и попытался сделать гуляющим замечание относительно курения и стряхивания пепла в специально выдвинутый для этих целей ящик рабочего стола. И хотя эффект испанского воротничка достигнут не был, образовавшаяся в инструменте пробоина напрочь лишила его всех, даже барабанно-ударных акустических свойств.

Вечер закончился удачно, примерно в два часа ночи. Последними, заметно пошатываясь, уходили Эдик и Семченко. Незадолго до этого они целовались. Причем поначалу Каргину доставлял дикое неудобство приготовленный к завтрашнему объезду баул с подготовленными к сдаче делами, оказавшийся у спинки дивана. Но потом ничего, кто-то из них (не то баул, не то сам Эдик) притёрся.

А вот утро, к сожалению, выдалось не только седым и туманным, но и конфликтным. Сначала Каргину закатила истерику его благоверная. Пытаясь растормошить закатывающее богатырские рулады и явно опаздывающее на службу мужнее тело, в месте плавного перетекания оного в источник храпа супруга обнаружила подернувшийся багрянцем засос. Дальнейшие подробности немедленно последовавшей вслед за этим семейной разборки, пожалуй, можно опустить. Ибо история сия в банальности своей отнюдь не нова. А уже по приходе, вернее, спасительному бегству Эдика в «контору», выяснилось, что музыкальный инструмент, который нынешней ночью он опрометчиво привел в негодность, принадлежал самому начальнику отдела установки. Тот давно слыл большим поклонником бардовской песни и даже ежегодно посещал Грушинский фестиваль. Так что просчитать предстоящую реакцию на потерю шестиструнной подруги было делом не сложным. В общем, крылья сложили прокладки – их кончен полет…