Читать книгу "История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин"

царствования».

При Петре В. и Екатерине II политические интересы России не предавались забвению. Они не терялись из вида даже в периоды Бироновщины, т. е. особенно раболепного преклонения перед иностранцами. Двор Екатерины II говорил по-французски, но мыслил по-русски. Екатерина помнит, что она не «императрица лифляндская». её «секретнейшее наставление генерал-прокурору кн. Александру Вяземскому — плод национальной государственной мудрости».

Правда, управлялись провинции недостаточно радиво, вследствие малого нашего знакомства с их прошлым и их законами.

Известный писатель, Ив. Ив. Дмитриев, рассказывает в своих записках, что, назначенный при императоре Павле I обер-прокурором 3-го департамента Сената, он почел своим долгом прежде всего ознакомиться с теми законами, какими департамент этот руководствуется, и тогда оказалось, что «Третий сената департамент, кроме великороссийских законов, руководствуется, по делам польских губерний и Малороссии, Литовским статутом, Магдебургским правом и разных годов конституциями; остзейских провинций и Финляндии — Шведским земским уложением; а по Курляндии — особенными постановлениями, не помиио под каким названием. Из всех же оных законов переведены были на русский язык только Земское уложение, Литовский статут и Магдебургское право; но переведены едва ли словесником, в верности никем не засвидетельствованы, переписаны дурным почерком, без правописания, от долговременного и частого употребления затасканы и растрепаны, прочие же хранились в оригиналах. Но обер-секретари не могли ими пользоваться без пособия переводчика, ибо заведовавший польские дела не знал польского языка, а остзейских провинций и Курляндии — ни немецкого, ни латинского».

Несмотря на это, части Финляндии, приобретенные в 1721 и 1743 гг., продолжали русеть. Но Павел I, рассчитывая расположить к себе инородцев разными милостями, указом от 12 декабря 1796 г. повелел восстановить в Выборгской губернии «за оставлением Губернского правления и Казенной палаты» присутственные места «по тамошним правам и привилегиям», кои существовали там до открытия наместничества. «Восстановленному таким образом Лагманскому суду быть апелляцией нашего Сената. Прокурору состоять токмо губернскому, а прочим так как и стряпчим не быть. Что касается до сбора податей, то поступать по указам; а как оборона государственная требует, дабы все верноподданные области, соразмерно оной способствовали, то и помянутая Выборгская губерния в случающейся по нуждам государственных рекрутских наборов долженствует участвовать в нарядах по воле Нашей чинимых. Сенат Наш имеет распорядить, дабы управление в той губернии в предписанное. Нами состояние поставлено было немедленно».

Повеление было исполнено, и в феврале следующего года в Выборгской губернии состоялось восстановление «прежде существовавших мест и чинов». Пасторов предписано было избирать из местных уроженцев. — Но в деле обороны Империи исключений для губернии не делали, и рекруты, набранные в Вологодской губернии и среди зырян, посылались в финляндские егерские батальоны. Общее запрещение выезда за границу без Высочайшого разрешения и ограничения по ввозу книг и газет были распространены также и на Выборгскую губернию. Когда в 1799 г. назначена была сенаторская ревизия в России, то для Выборгской губернии не было сделано исключения, и сенаторы гр. Головкин и Камынин должны были обревизовать ее, вместе с прилегающими губерниями, — при чем, между прочим, выяснилось, что крестьяне терпели там нужду от запрещения рубки в казенных лесах.

Тем не менее в восстановленных прежних присутственных местах впервые проявилось общее не национальное и не патриотическое направление, которое со дня воцарения Павла выдвинулось на авансцену пашей истории. Это то самое направление, которое заставило Россию интересоваться отжившим Мальтийским орденом, фантастическим Священным Союзом, создавать Польшу для князя Чарторыйского, Литву для Огинского, Бессарабию для Стурдзы, побудило болеть за Венгрию и лить русскую кровь за совершенно чужую ей народность. Наше сознание перестало быть русским.

До Павла дошли слухи о том, что в шведской Финляндии распространился революционный дух. Несмотря на то, что Государь был недоволен представителем Швеции, Стедингком, вследствие обсуждавшегося сватовства его дочери Александры Павловны за Густава IV, он немедленно пригласил его 3-14 марта 1800 г. на секретное заседание у Кутайсова. Император, указав на необходимость принятия безотлагательных мер для отвращения опасности, сейчас же предложил для этой цели 9 тыс. войска, под командой вел. кн. Константина Павловича. Б это время вошел вел. князь с предписанием о выступлении войска в Финляндию; предписание было ранее продиктовано Императором и теперь им подписано. Павел выразил при этом желание, чтобы Стедингк, лично находясь при армии, удостоверил благородные и открытые действия Главы России. Павел говорил еще о своем расположении к шведскому королю и со слезами обнимал Стедингка.

Представитель Швеции очутился в очень затруднительном положении. Он отлично знал, что в Финляндии никакого революционного элемента не было и не могло быть, а между тем Павел требовал немедленного подписания Стедингком документа. Не согласиться с мнением вспыльчивого Павла значило вызвать его гнев и на себя, и на Швецию. Присоединиться к его плану являлось равносильным признанию в Финляндии наличности брожения. В то же время Государь приступил уже к обсуждению редакции манифеста, который надлежало опубликовать во всеобщее сведение, в момент вступления наших войск в пределы Финляндии. Во всяком случае, если Швеция и нуждалась в помощи, то лишь в денежной, а не военной. Сказать Павлу Петровичу, что сведения его о настроении умов в Финляндии ложные, никто не решался. Так или иначе, но нужно было достичь того, чтобы Павел не вводил своих войск в Финляндию и не вызвал ненужного серьезного осложнения. Стедингк, наконец, нашелся. Скрывая свое смущение, он сказал, что поднятый вопрос, по основным законам Швеции, требует обсуждения на риксдаге, и потому просит разрешения отправить заготовленный документ к королю Густаву, который будет глубоко тронут этим свидетельством искренней к нему дружбы Павла. Государь желает, чтобы проект похода в Финляндию остался в полной тайне, чтобы о нем не знали даже его министры. Государь требует затем курьера; из его кабинета приносят бланк паспорта. Стедингк спешно редактирует заявление и дипломатически приписывает: «отдавая полную справедливость великодушию» Павла, он обещается согласиться на исполнение его проекта, если в Финляндии окажется беспорядок. Присутствующие понимали, что нужно было дать Государю время успокоиться, и впоследствии он сам откажется от своего странного проекта, поэтому Стедингк советовал королю отклонить предложение в самых осторожных выражениях.

* * *

На другой день шведский посол представил вел. кн. Константину Павловичу свои соображения о том, что в Финляндии нет опасного настроения умов, и что Густав IV не нуждается в содействии русского войска. Немного позже сам Павел сознался Стедингку, что в Финляндии все спокойно, и что он напрасно погорячился.

Отношения к Швеции улучшились. Павел доверительно беседовал с Стедингком, который приходил к нему по тайной лестнице прямо в кабинет; он осуждал свою Мать за