Читать книгу "Воля дороже свободы - Анатолий С. Герасименко"

разноцветными кругами облака – медленные, огромные, равнодушные. Петер был где-то поблизости: Кат слышал, как тот бормочет и вскрикивает на своём языке, повторяет одно и то же короткое слово, зовёт Ирму по имени и снова твердит то же самое слово, то повышая голос до вопля, то срываясь в хрип. Ответом ему было молчание; только звенел в траве ветер, да клокотала яма.

Когда цветные круги перед глазами поредели, Кат перевалился на бок и встал. Ирма лежала так же, как он её оставил – на спине, вытянувшись в своём измятом, порванном под мышками мальчишеском костюмчике. Ноги были босыми: ботинки остались в провале. Петер сжимал её запястья, гладил лицо, что-то твердил по-вельтски.

Кат нашёл поблизости рюкзак, который неизвестно когда успел скинуть. Достал флягу с водой, дал её Петеру. Постоял рядом, глядя, как он пытается напоить Ирму. Та не могла глотать, давилась, слабо кашляла. От её тела веяло жаром и грязным магическим фоном – повторялась история с Энденом. Решив, что ничем сейчас не поможет, Кат развернулся, чтобы поглядеть, как там бомба.

И понял, что всему настал конец.

Бомба почти полностью погрузилась в ядовитую гущу – на поверхности виднелся только округлый бок, да торчало широкое колесо. Можно ещё было подобраться и попробовать её вытащить. Но стоило ли?

– Ах ты, – прошептал Кат и, спотыкаясь, побрёл к яме. – Ах ты…

Телега стояла дыбом, опершись на край провала. Лошадь исчезла – оглобли уходили в пузырящуюся глубину. Кат снял с себя ремень, взял его в зубы и осторожно сел на борт. Телега не пошевелилась; тогда он нагнулся и продел ремень в обод выступавшего из жижи колеса. Затянул петлю. Обмотал свободный конец вокруг руки. Стараясь не делать резких движений, выбрался на сушу и, расставив ноги, приготовился тянуть.

«Какой в этом толк? – мысли были рваные, тёмные, как содержимое ямы. – Всё равно ничего не выйдет. Сдохну тут. Сдохнем все… Ети меня в сердце, как же паскудно вышло. Кто знал, кто знал-то?»

Заранее готовый к неудаче, он дёрнул за ремень.

Яма жирно чавкнула – и вдруг всё пришло в движение, заскользило, поехало. Не стали помехой даже вожжи, которыми Петер привязывал устройство к телеге: то ли распустились узлы, то ли чёрная дрянь успела разъесть прочную кожу. Натягивая ремень, Кат сделал несколько неуклюжих, напряжённых шагов назад, и широкие колёса выкатились на траву. Жижа тут же стекла с металла, будто живая, не оставив ни единого грязного потёка, а, очутившись на земле, мгновенно в неё впиталась.

Кат оттащил бомбу подальше, обошёл её кругом.

И увидел переднюю панель.

– Тварь, – сказал он.

Листовое железо было искорёжено, вмято внутрь сильными ударами: наверное, достала копытами лошадь. На месте рукояток управления зияли дыры с торчащими из них обрывками проводов. Но хуже всего оказалось не это. Индикатор, раньше постоянно источавший ровный фиолетовый свет; тот самый индикатор, который показался Кату бесполезным в мастерской Эндена; та крошечная лампочка, что свидетельствовала о готовности бомбы к работе…

Эта лампочка больше не горела.

«Там сбоку такой замок, несложный, вроде щеколды. И внутри будет рычаг. Большой. Снизу – батарейный отсек».

Кат отыскал щеколду, поддел ножом. Помятый щиток откинулся, повиснув на единственной уцелевшей петле, и из-под него водопадом посыпались блестящие мелкие осколки.

Все сорок четыре зарядных кристалла, которые удалось принести с Китежа, были разбиты.

Вдребезги.

Опустевшие восьмигранные гнёзда батарейного отсека походили на разорённые пчелиные соты. Рядом тускло сиял на солнце уцелевший рычаг взрывателя – бронзовый, полированный. Совершенно ни для чего больше не нужный.

«Ох, беда, соловушка, горе, соловушка, – в голове раз за разом вертелась строчка из песни. – Ох, беда, соловушка…»

Сзади раздался какой-то странный звук.

Кат обернулся.

Ирма лежала по-прежнему неподвижно, только часто вздымалась и опадала грудь. Петер, стоявший подле неё на коленях, прижал кулак ко рту – опять послышался тот же звук, не то всхлип, не то стон. Ирма тоже застонала, словно в ответ.

Петер поднялся на ноги и, покачиваясь, побрёл к яме. Остановился. Нагнулся, вырвал клок травы с дёрном. По-детски, из-за головы замахнувшись, кинул его в смоляную глубину. Потом вдруг бросился вперёд и, издавая перехваченным горлом отрывистые высокие возгласы, принялся с силой топтать край ямы. Вниз полетели глинистые комья, потревоженная жижа зачавкала. Петер поскользнулся и едва не упал.

Кат подбежал к нему, схватил за плечи. Оттащил.

– Тихо, – сказал он. – Тихо. Тихо…

Ирма всё так же тяжело дышала и не двигалась с места.

Петер сел рядом. Нашарил её ладонь, крепко сжал. И замер – сгорбившись, глядя в землю, точно там, в пыли было написано что-то важное.

Кат стоял над ним, чувствуя, как стягивает кожу от сырой магии. Оазис был совсем близко. Казалось невозможным вот так потерять всё разом в двух шагах от цели. Он и Ада – им никогда особо не везло, однако болезнь и опасности сделались для них привычными, к этим тяготам они сумели приноровиться. И ещё, оказывается, была надежда. Жила в глубине сердца, обещая всегда что-то неясное: не выздоровление, конечно, но, по крайней мере, долгие годы ремиссии, покоя. Годы счастья – пускай зыбкого и нелёгкого.

Теперь надежды не осталось. И скоро не останется вообще ничего.

Как у этих двоих.

Петер вытер глаза рукавом и принялся стаскивать с себя куртку.

– Темнеет, – выдавил он сипло. – Холодно…