Читать книгу "100 великих тайн Второй мировой - Николай Непомнящий"

А Роммель? Когда он узнал о покушении, то возмутился, причем так энергично и неподдельно, что Ланг, хорошо знающий все особенности личности своего шефа, остался твердо убежден: он тут не замешан. Когда его посетил Клюге, Роммель сказал: «Безумие. Невероятно. Против фюрера! Этого никто не хотел».

Примерно в это же время Адольф Гитлер в своем бункере в Восточной Пруссии принимает Эрвина Кальтенбруннера, шефа имперской службы безопасности. Тот прибыл в бункер с сенсационным сообщением: в покушении замешаны Роммель и Клюге. Йодль записывает в своем дневнике: «17 часов. Гитлер еще читает письменное донесение о причастности фельдмаршалов к заговору, а Кальтенбруннер уже начинает зачитывать показания обер-лейтенанта Хофаккера, компрометирующие Роммеля и Клюге. Фюрер приказывает подыскать нового командующего Западным фронтом. Роммеля после его выздоровления уволить без всяких церемоний».

Трудно сказать, по какой именно причине Хофаккер в своих показаниях выворачивал наизнанку факты. Причем своих ближайших друзей и соратников – Шпейделя, Фалькенхаузена, Тойхерта он не выдал, но зато обоих фельдмаршалов просто-таки уничтожил своими показаниями.

Весь день 15 августа Клюге ходил с отрешенным видом. Он не знал истинных причин надвигавшейся на него немилости фюрера, поскольку не был виновен в том, в чем его уличали «правдивые показания» Хофаккера, и рассудил так: вероятнее всего, Гитлер уже нашел каналы для мирных переговоров с противником, и его, командующего Западным фронтом, он, конечно, уберет, как только для этого предоставится хоть малейшая возможность.

12 октября, после совещания, Гитлер поручил Кейтелю сопоставить показания Роммеля и Хофаккера. А кроме того, продиктовал письмо к Роммелю, которое, однако, подписал, как приказал ему Гитлер, сам Кейтель. Роммель приглашался к фюреру в том случае, если он чувствует себя невиновным в том, в чем уличает его Хофаккер. Между тем Хофаккер дал пространные показания, в которых утверждал, что Роммель обещал поддержать заговорщиков в случае, если покушение удастся.

Кейтель передал письмо и протоколы допросов Хофаккера, Шпейделя и Штюльпнагеля Бургдорфу, а на словах сказал, что в сложившейся ситуации «самоубийство предпочтительнее для фюрера» и холодно порекомендовал: для того, чтобы избежать лишнего шума в прямом и переносном смыслах этого слова, воспользоваться ядом.

В среду 13 октября Бургдорф и известный своей щепетильностью в вопросах чести генерал-лейтенант Эрнст Майзель выехали в Херлинген на маленьком «Опеле» из ворот рейхсканцелярии. Роммель, прогнав от себя тревожные предчувствия, составляет другой план – записывает, о чем необходимо непременно сказать Бургдорфу. И все же во время прогулки он говорит сыну: «Сегодня все решится – или ничего не случится, или мы уже не увидимся вечером».

Ровно в 12.00 у входной двери позвонили. Денщик Лойстль открыл. Вошли Бургдорф и Майзель, по-военному отдали честь. Фрау Роммель пригласила их пообедать. Они отказались, сославшись на важность поручения, с которым прибыли. Бургдорф спросил, может ли он поговорить с господином фельдмаршалом наедине. В штабной комнате-кабинете Бургдорф с порога заявил: «Вы обвиняетесь в пособничестве покушению на жизнь фюрера» и передал фельдмаршалу письмо Кейтеля, а также показания Хофаккера, Шпейделя и Штюльпнагеля.

Лицо Роммеля, и без того обезображенное раной, превратилось в одну сплошную маску боли. Мгновение он молчал. Потом сказал: «Так точно. Я должен был предвидеть последствия. Я забылся…» И еще спросил: «Фюрер знает об этом?» Бургдорф кивнул. Глаза фельдмаршала наполнились слезами, и Бургдорф попросил Майзеля оставить их на несколько минут наедине. И тогда он сказал Роммелю то, чего не было в письме. Если фельдмаршал предпримет самоубийство, репрессии к его родным не будут применяться, ну, и конечно, похороны у него будут по высшему разряду, а также прекрасный памятник на могиле. «Могу ли я уехать на вашей машине и воспользоваться пистолетом?» – только и спросил Роммель. «Мы привезли вам то, что действует в течение трех секунд», – ответил Бургдорф.

Роммель попросил разрешения попрощаться с женой, получил его и поднялся наверх, в спальню. «В течение ближайших пятнадцати минут я буду мертв, – сразу же сказал он ей. – Фюрер поставил меня перед выбором – отравиться или предстать перед «народным судом». Штюльпнагель, Шпейдель и Хофаккер дали компрометирующие меня показания. Кроме того, в списках Герделера я значился как кандидат в рейхспрезиденты».

Когда Роммель спустился вниз, он уже полностью владел собой. Бургдорф подал ему шинель, фуражку и маршальский жезл. В кармане шинели фельдмаршал нащупал ключи от дома. Вместе с бумажником он отдал их сыну. Они подошли к «Опелю». Он сел на заднее сиденье, рядом с Бургдорфом. Водитель, гауптшарфюрер СС по фамилии Доозе, повел машину.

Доозе и описал впоследствии все, что произошло через несколько минут: «Мне приказали покинуть машину. Майзель вышел вместе со мной. Через некоторое время – минут через пять-десять – Бургдорф позвал нас обратно. Я увидел Роммеля. Он был уже мертв, его обмякшее тело сползало со спинки сиденья. Фуражка фельдмаршала валялась на полу. Я поднял ее, отряхнул и одел ему на голову».

Веронская трагедия XX века

В огромном зале старинного веронского замка Кастельвеккьо было темно и холодно. Медленно, словно нехотя, занималась заря в этот день, 8 января 1944 года, и казалось, день не наступит никогда. Замок Кастельвеккьо был построен в XIV веке на берегу реки Ададже, и с кварталом Тренто его связывал изумительной красоты мост Скалигеров. Зал украшали картины художников XVI и XVII веков, скульптуры эпохи Возрождения. Посреди всего этого холодного великолепия в безмолвном ожидании сидели арестованные.

Их было шестеро, занявших места на стульях слева от трибунала. Шестеро бывших сподвижников Муссолини, шестеро высокопоставленных фашистских чинов, членов Большого совета. Они оказались здесь за то, что около полугода назад, 25 июля, посмели поднять голос против дуче. Обвинительное заключение отличалось точностью формулировок и исключало любую двусмысленность. По мнению судей, шестеро арестованных были повинны в «измене и пособничестве врагу, в предательстве и многократном покушении на независимость государства, в частности, во время голосования, проходившего на заседании Большого совета 25 июля, в Риме».

Они молча выслушали обвинение: 78-летний маршал Эмилио де Боно, 45-летний Туллио Чианетти, 45-летний Карлуччо Парески, 45-летний Лючано Готтарди, 65-летний Джованни Маринелли. Шестым был граф Галеаццо Чиано – граф Чиано, к 41 году успевший побывать членом Большого совета и министром иностранных дел Италии и продолжавший оставаться зятем Бенито Муссолини.

Итак, Муссолини отдал под суд собственного зятя за «измену идее». Отдал, хотя знал: наказание, в случае вынесения обвинительного приговора, может быть только одно: смертная казнь. Но он ведь был мужем его дочери Эдды, отцом его внуков! Однако соображения подобного рода могли остановить кого угодно, только не Бенито Муссолини. Недаром Андре Брисо, один из видных специалистов по современной истории, называл веронскую трагедию «шекспировской драмой ХХ века».