Читать книгу "Медведица, или легенда о Черном Янгаре - Карина Демина"

— Она и твою жизнь забрала.

Да, верно.

— Лишила шанса стать человеком, — голос Акку — голос ветра, который спускается с гор, чтобы оседлать темное зимнее море. И оно, чувствуя близость наездника, спешит подняться на дыбы. Бьет водяными копытами скалы. — Она ведь заслужила кару?

Не мне решать.

— Что ж, — Акку склонила голову и, сунув руку в корзину, вытащила сердце. — Я отнесу его кузнецу, пусть попробует перековать…

Она смотрела на сердце, которое все еще билось.

— Знаешь, души тоже способны испытывать боль. И пламя небесного горна их обжигает, а удары молота — ранят. Они кричат так громко, что… Таваалинен Сёппо давным-давно оглох. Он сам сунул раскаленный прут в уши, чтобы не слышать их голосов.

Сердце замерло.

— И время там идет иначе… Я ответила на твой вопрос?

Хозяйка бурь бросила взгляд на меня, а я сумела его выдержать.

— Да.

— Но и тебе будет очень больно, девочка. Это справедливо. Боль за боль. Душа за душу.

И она толкнула меня, земля же расступилась.

Я падала.

Долго.

Целую вечность, а может и две… я раскрывала руки, силясь бездну обнять, и та проскальзывала сквозь пальцы. А холодный ветер, догнав меня, мурлыкал колыбельную. Наверное, я все-таки уснула, поэтому и пропустила миг, когда падение прекратилось.

Даже у бездонных пропастей бывает дно.

И я ударилась о него.

Больно.

Невыносимо. До того, что я вдохнуть не способна. Словно кожу сняли, а тело… мое тело кричало, вот только я не в силах была разомкнуть губ.

— Аану… — голос доносился из-за завесы боли, и я пыталась отозваться, но…

…почему так холодно?

…и сердце стучит быстро, еще немного и надорвется.

— Дышит, — сказал кто-то очень близкий и за руку взял. Его прикосновение вызвало новую волну боли, светло-зеленой, с седою пенною гривой… цвета зимнего моря. — Аану, ты слышишь…

Еще да…

Пока да…

Пытаюсь ответить, но стоит раскрыть губы, как судорожный кашель обрывает мое дыхание. И что-то горькое, терпкое льется изо рта. Меня подхватывают, поворачивают голову, не позволяя захлебнуться.

Но снова больно.

— Я тебя не отпущу.

Мой муж злится. У него голос меняется, становится глуше и тише.

— Осторожно, ее спина… — это Олли.

…они оба живы, и разве это само по себе не чудо?

— Держи ей голову. Аану, пожалуйста, послушай. Ты должна это выпить.

Он раздвигает губы, и всовывает между зубов острие ножа, солоноватое и грязное наверняка. Его прикосновение вызывает новый приступ рвоты, и лезвие исчезает.

— Аану, умоляю, потерпи. Всего глоток…

Снова пальцы. И лезвие. И мне открывают рот, чтобы влить густое горькое варево. Оно обжигает разодранное нёбо, и я пытаюсь откашляться, выплюнуть, но жесткие пальцы Янгара закрывают рот.

— Глотай, Аану.

Он запрокидывает мне голову.

И поневоле приходится сделать глоток.

— Вот так… и еще давай… ну же, Аану.

И я пила, давилась, но пила, позволяя едкому вареву растекаться по моим внутренностям. Оно было подобно смоле, и я чувствовала, как плавлюсь.

Жарко было.

Когда жар стал нестерпим, я позволила себе спрятаться в беспамятстве.

Глава 52. Корона Севера

Крылья сумерек стучали по чешуе, бессильные пробить. И тяжелое новое тело с легкостью выдерживало вес их. Раскрылись кольца и сомкнулись, пленяя хрупкое чужое тело.

Сдавили.

И Янгар услышал хруст ломающихся костей.

Он сжимал кольца медленно, почти наслаждаясь болью существа, посмевшего коснуться его медведицы. Беззвучно ломались крылья, и рвалась, полосовала когтями чешую Сумеречница. Темная кровь ее лилась из груди, в которой зияла дыра…

…перестав быть живой, она не умерла. И вертелась, выскальзывала из змеиных объятий, впивалась в плоть, но слабела. Сильнее сжимались кольца Великого полоза, давили, крушили, стирали в пыль.

И стерли.

Но сквозь туман ярости он вдруг услышал, как рвется нить жизни.

Две нити.

И закричал, пытаясь остановить. Распались кольца змеиного тела. И уже он, Янгхаар Каапо, упал на песок, с пеплом смешанный. Тот был горек.

— Аану!

Они лежала, обняв себя, и разметались рыжие волосы, а медвежья шкура сползла. Красная кровь мешалась с черной, а та растекалась по песку. Он, спекшийся, грязный, не желал впитывать эту кровь, от которой исходил запах гнили.

— Аану, — Янгар присел рядом и попытался разжать ее сведенные судорогой руки. Человеческие.

Теплые еще.

И сердце, зажатое в правой, он вынул осторожно.

— Открой глаза, Аану…

Зеленые, как листвяник. И молодая трава.

— Открой, пожалуйста. Лето скоро. Помнишь, ты подарила мне лето на веревочке. А без тебя оно не вернется, — Янгар содрал рубашку и вытирал ее пальцы. И алую ленточку, что из губ вытекала, убрал.

— Посмотри на меня… ты же обещала… ждать меня обещала… я бы вернулся. И построил дом. Настоящий дом, Аану… и ты была бы в нем хозяйкой. Мне не нужно другой.

Ее ладошка была такой теплой.

И Янгар губами пытался поймать нить пульса. Вот только сердце Аану молчало.

— Она умерла, — Олли присел рядом.

Грязный. Страшный. И слипшиеся волосы торчали дыбом…

— Нет.

Янгару уже говорили такое. Солгали. Аану жива. Она просто ушла далеко, но обязательно вернется. И Олли, который хотел сказать что-то, лишь головой покачал.

— Они обе…

Пепел рваных крыльев сыпался с небо, на песок, на мертвецов, на Пиркко-птичку, которая вернула себе человеческое обличье. И склонившись над ней, Олли закрыл мертвые глаза Пиркко, и под темными ее волосами попытался укрыть рваную рану на груди. Поднял сердце, валявшееся на песке, и вложил в руку.

— Пусть боги решают, как с ней быть.

Тихо стало.

Янгар видел солнце, которое прилипло к небосводу. Желтое. Налитое. Оно щедро отдаривалось теплом и светом, но он все равно замерзал. И небо, к которому вернулась исконная синева, утратило вдруг яркость.

Он смотрел на песок.

И на мертвецов, которых было много.

На белую громадину опустевшего дворца, и кёнига Вилхо, что, усмехаясь, наблюдал за представлением с балкона. Мухи, привлеченные запахом мертвечины, садились на золотую краску.